Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
И зачем, спрашивается, мне эта Америка? Куда понесла меня нелегкая? Сидела бы в своей привычной неустроенности, не высовывалась бы. Захотелось безоблачной жизни? Спрятаться за мускулистое мужское плечо? Привиделось, что заслужила это. Что с изяществом принцессы снискала себе любовь и уважение настоящего принца. Нет, бери выше, короля!
Глава 22. Снова сюрприз
За нами приехало вызванное Грегори такси. Оставаться в Нью-Джерси не было резона. И настроения. Назад ехали молча. История с «Бьюиком» ошеломила всех. Останки машины были брошены. За ними приедут и вывезут на свалку. Двухсотдолларовая страховка покроет нанесенный ущерб.
– Если бы подобное случилось в России, – сказал Грегори, – наверное, пришлось бы оставшуюся жизнь горбатиться, чтоб расплатиться за погубленный автомобиль!
Он высадил нас с девочками около здания Metropolitan Museum of Art, а сам поехал в страховую компанию.
Мы поднялись по знаменитой каменной лестнице и зашли внутрь. Я широким жестом протянула в окошечко 30 долларов. Вместо ожидаемой сдачи мне выдали три маленьких круглых значка.
– Надо же, – воскликнула я, – какие дорогие здесь билеты!
– Могла и не платить, – пожала плечами Вика.
– Как это? – не поняла ее я.
– Ну, дала бы любую монетку или просто попросила билет, и тебя бы пропустили, – пояснила она, – здесь такая практика. Каждый платит столько, сколько может.
Отчего-то мне стало неловко за свою реплику. Подумают еще, что я скряга какая-нибудь. Жалею деньги на искусство…
Я ходила по залам, шалея от пространства и количества живописных полотен. Мне очень хотелось встретиться с одной картиной…
Когда я была маленькой, в Москву привозили из Америки выставку, которая называлась: «Сто картин из музея Метрополитен». Очереди на нее тянулись с рассвета и до темноты.
Помню, в то утро я закатила истерику родителям, обиженная, что они заговорщицки тихо подняли с постели Лизу, собираясь уйти на выставку без меня, втроем. Я слышала накануне их взволнованное обсуждение этого похода. И конечно же запросилась с ними. Меня пообещали взять с собой, правда, как-то вяло, неохотно. Я всегда учуивала, когда взрослые давали обещания исключительно с целью отвязаться! И потому очень боялась проспать. А, проснувшись, затребовала уважения к себе так истошно, что этим взрослым обманщикам пришлось выполнить обещанное.
Нас провели тогда в Пушкинский музей через служебный вход, минуя гигантскую очередь.
Я отчетливо помню, в какой момент на меня впервые снизошло некое удивительное ощущение, которое впоследствии всегда возникало при соприкосновении с настоящим искусством.
Родители водили меня за руку по залам, изредка расшифровывая непонятные для детского восприятия художественные полотна.
– Посмотри, Алечка, – папа обратил мое внимание на автопортрет Эль Греко, – какой удивительный трагизм во взгляде этого художника!
Как же я жалела после, что особо не прислушивалась к папиным словам, не присмотрелась к той картине. Ну не произвел на меня тогда должного впечатления дядька со странновытянутым лицом зеленоватого цвета и диковатыми глазами! Чем же он был так интересен папе? Не свое ли отражение увидел он тогда в том портрете? Каждый человек воспринимает искусство чувственно, подмечая исключительно своё, глубоко личное, находящее отклик в душе. Скажем, мое детское внимание захватил висевший рядом с тем автопортретом пейзаж «Вид Толедо в грозу». И не просто захватил, но и безотчетно врезался в память…
Сейчас я с волнением разыскивала зал, в котором должны были висеть работы Доменико Теотокопули, работавшего под псевдонимом Эль Греко. И разыскала. И вновь остановилась перед полотном, как вкопанная. Загадочный город Толедо на картине безлюден и кажется беспомощным перед лицом надвигающейся на него стихии. Предгрозовое состояние над этим странным изломанным городом подчеркивают тревожные облака. Они как вестники чего-то необратимого. Неровности изображаемого, смятенные блики света словно бы олицетворяют мысль о зыбкости всего земного, о явлениях природы, противостоять которым невозможно. Город – мечта. Город – тайна. Город – иллюзия. Город, находящийся под неизбежной угрозой разрушения.
Мое душевное состояние созвучно настроению картины Эль Греко. Я стою перед входом в новый Город, в новую Жизнь, в нового Человека. Эта жизнь кажется сказочной, человек – сильным, чувства – яркими. А будущее представляется туманным и зыбким. Как так? А вот так. У каждого явления существуют разные, порой противоречащие друг другу грани, под любой прочно установленной конструкцией обязательно обнаруживаются подводные течения, а за каждым неверно сделанным шагом следуют необратимые последствия. Мне не хочется снова принять ошибочное решение и быть поглощенной непредсказуемой стихией!
Не выходя из задумчивости, побрела искать девочек. Они рассматривали «Два срезанных подсолнуха», обмениваясь мнениями. Точнее сказать, Вика бурно выражала свое мнение, а Ника, как всегда, соглашалась, молча кивая.
– Любите Ван Гога? – спросила я, приблизившись.
– Обожаю подсолнухи, – ответила Вика, – только не такие.
Уже на выходе из музея она указала мне на глянцевую фотографию, висевшую в киоске. Я купила ей репродукцию картины Клода Моне, которую, свернув в трубочку, она счастливо прижала к груди. Его подсолнухи оказались именно такими, которые она любила. Ника выбрала себе в подарок пластиковую подставку под фотографию с блестящими сердечками.
По дороге к дому я предложила заглянуть в супермаркет. Мне вдруг ужасно захотелось приготовить что-нибудь для Грегори и детей. Ресторанная пища наскучила. Девочки с радостью взялись мне помочь. Они тоже стосковались по домашней еде. В хозяйстве Стила имелись лишь три емкости для приготовления пищи – тефлоновая сковорода, небольшой никелированный ковш и пятилитровая кастрюля. В ней-то я и сварила суп из шампиньонов с лапшой, который был принят с восторгом и причмокиванием. Грегори вернулся домой, когда девочки доедали вторую порцию супа. Он подозрительно заглянул в кастрюлю, но позволил себя накормить.
– Not bad, – констатировал он.
– Почему не сказать просто: good? – досадливо поинтересовалась я.
– Разве это не одно и то же? – приподняв бровь, ответил Грегори.
– Не одно, – надулась я.
– ОК, если тебе так нравится процесс приготовления пищи, я изредка буду предоставлять тебе такую возможность.
– Прости, на это тоже надо будет спрашивать у тебя разрешения? – слегка раздраженно пробурчала я.
– Алечка, милая, – ласково сказал Грегори, – я не хочу, чтобы твои ручки страдали от готовки. Они должны быть нежными и холеными. Моя цель – максимально освободить тебя от неблагодарной домашней работы.
Еще совсем недавно сама счастлива была бы избавиться от этой повинности. И слова Стила воспринимала бы исключительно с благодарностью. Никогда не любила «процесс приготовления пищи». Жизнь вынудила – научилась готовить и даже стала иногда получать удовольствие от результатов. Но тут отчего-то меня царапнуло это его снисходительное дозволение.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
