месте. В моем отделении нет места сотрудницам, которым некогда лишний раз проверить документы, но полно времени, чтобы лезть к женатым мужикам.
— Спасибо…
— Это не ради тебя, и уж тем более не ради того, чтобы прикрыть твои косяки. Это ради Киры. Я не хочу видеть разочарование в ее глазах и краснеть, если вдруг пересечемся на улице. Она замечательная.
— Да, мне повезло.
— Зато ей не повезло. Вместо нормального мужа достался долбоящер, который не в состоянии беречь и уважать.
— Я берегу…
Он отмахивается и продолжает:
— Хорошо, что у вас детей нет. Разведут быстрее.
— Никакого развода не будет.
Он ухмыляется как-то не добро и даже с сочувствием:
— Ты очень плохо знаешь свою жену, Березин, — кивает на дверь, выпроваживая, — хорошего дня желать не буду. Не заслужил.
Я ухожу от него из кабинета, как оплеванный. В груди ломит еще сильнее, и Прокина, которая снова пялится на меня, теперь вызывает еще большее раздражение.
— Марина, зайдите ко мне! — раздается строгий голос Михалыча.
Она вздрагивает, испуганно смотрит на меня и, нервно поправив воротничок блузки, идет в кабинет к своему пока еще начальнику.
* * *
С самого утра у меня сердце не на месте.
Едва хватает сил дождаться обеденного перерыва, и я вылетаю из кабинета, как пробка от бутылки. Несусь по коридору, игнорируя все попытки со мной заговорить. Подчиненные, начальство — все на хрен. Мне не интересно, в данный момент я думаю только об одном, как скорее добраться до Киры и развеять ту тревогу, которая мешает нормально дышать.
Но когда подъезжаю к кафе, понимаю, что проблемы с дыханием только начинаются.
Ее привозит какой-то хрен на светлой машине. Она замечает меня, но не спешит выходить и вообще не выглядит испуганной или виноватой. Прощается с ним, улыбается. Козел улыбается в ответ, а проезжая мимо, окидывает меня ленивым взглядом, мол, а это что за кусок говна тут нарисовался.
Я злюсь, моментально завожусь до самых небес, но вся моя злость и претензии с треском разбиваются о реакцию Киры.
Ей не жаль, не стыдно, и вообще, кажется, она считает, что ничего странного не произошло, что имеет право вот так кататься с чужими мужиками, пока муж на работе.
Острым ударом прямо в грудь приходит осознание, что она делает то же, что и я.
Но я же мужчина! Нам сама природа вложила инстинкт охотника и стремление получить новое, а она женщина, хранительница очага. Величина постоянная и неизменная.
Ей так нельзя!
Только, кажется, Кира не согласна с таким утверждением. И когда я пытаюсь что-то вякать, смотрит на меня, как на придурка.
Я еще пытаюсь убедить себя, что все наладится, но становится жутко. Потому что понимаю — она запросто может уйти к другому, и у меня нет никаких рычагов воздействия.
Она сильная, красивая, самодостаточная. Не зависит от меня ни в чем. И мужики всегда шеи себе сворачивали, провожая ее жадными взглядами, но она выбрала меня, и я думал, что это навсегда!
А теперь могу ее потерять! Уже теряю.
И все, что мне остается, это умолять ее не делать глупостей.
Ну какие другие мужчины? Мы же любим друг друга! Разве этого недостаточно? Разве можно променять нашу семью на кого-то другого? Кира не может даже мысли такой допускать! Права не имеет! Я запрещаю!
А равнодушная совесть тихо нашептывает:
— Ты же смог, променял…
На следующий день Прокиной все-таки удается прорваться сквозь заслон Зинаиды Степановны и ворваться в мой кабинет.
— Как ты мог? — верезжит, — за что?
— Ты же по-хорошему не захотела, хотя я четко сказал, что между нами все закончено.
— Значит, решил наказать, — склоняется ко мне, упираясь ладонями на стол, — А в чем я, собственно говоря, виновата, Леш? В том, что тебе наскучила твоя идиотская женушка? Я тебя силой ни к чему не принуждала. Ты сам.
Я ненавижу ее в этот момент. Наверное, потому что права. Я действительно все делал сам. И врал, и шел на поводу у Марины, и ехал к ней домой.
— Я не отрицаю, что дал слабину…
— То есть я потеряла хорошую работу из-за твоей слабости?
— Ты потеряла работу, потому что хреново работала. Михалыч был недоволен.
Она тут же вспыхнула и пошла красными пятнами. Что-то он ей, видать, наговорил по поводу профессионализма, потому что ее аж затрясло.
— Ммм, значит, ты весь такой белый и пушистый? Коварная Марина заманила в свои сети нежного теленочка?
От ее тона коробит:
— Нет!
— Так брал бы тогда вину на себя. Это ты женат, ты налево пошел. Я-то девушка свободная, что хочу, то и делаю, с кем хочу, с тем и встречаюсь. Взял бы да уволился сам, раз так невыносимо находиться рядом со мной, и совесть покоя не дает.
— Ага, еще чего, — хмыкаю, — я не настолько джентльмен, дорогая, чтобы отказываться от того, чего достиг упорной работой, ради временного досадного эпизода.
— Досадный эпизод? — шипит она, — значит, вот кто я для тебя?
— Да, — соглашаюсь, глядя ей в глаза, — только и всего.
Глазищи зло сверкают:
— Ты пожалеешь об этих словах.
— Непременно.
Ее тон мне не нравится.
— Свободна. Можешь идти.
— Мы еще не закончили! Раз по твоей вине этот старый козел вынудил меня написать заявление, то ты должен помочь мне с новой работой. Слышишь, Березин! Напиши мне характеристики, свяжись со своими друзьями, но помоги.
— Иди к Михалычу и у него проси рекомендации, — цежу сквозь зубы, — а меня оставь в покое.
Она выпрямляется, поправляет манжеты на блузке, окатывает меня холодным взглядом:
— Я все поняла.
— Вот и славно. Надеюсь, больше не станешь беспокоить меня своими глупостями.
— Не думала, что ты такой, — последнее слово чуть ли не с пренебрежением, — думала ты особенный. Тот самый человек, которого я ждала всю жизнь, а оказался обычным трусливым женатиком, который слился сразу, как только запахло жареным.
Ее слова прожигают. Потому что правды в них гораздо больше, чем мне хотелось бы.
— Проваливай. И чтобы я тебя больше не видел.
— Не переживай, уйду, — напоследок одаривает взглядом, от которого волосы на затылке встают дыбом. В нем обещание проблем.
Она уходит, а меня потряхивает, от чужой наглости.
Это надо же,
