Отправив Макендрика на свое место во главе отряда, Каффран вернулся, чтобы проверить состояние Макаллуна и Домора. Приличная доза обезболивающего превратила Макаллуна в едва соображающую тряпичную куклу. Домор ослеп. Его искусственные глаза окончательно вышли из строя, и механические задвижки закрылись. Вокруг настроечных колец собиралась вязкая жидкость, стекавшая теперь по щекам гвардейца. Каффрану было тяжело видеть друга в таком состоянии. Словно они вернулись на Меназоид Ипсилон. Там, даже потеряв оба глаза, Домор продолжал сражаться, внося свой вклад в победу. Его стойкость и благородство поразили тогда даже Гаунта.
— Брось нас, — произнес Домор.
Каффран только мотнул головой. Он стер со лба пот, стекавший по татуировке синего дракона на виске. Открыв медицинский подсумок Макаллуна, Каффран достал оттуда одноразовый шприц с дозой адреналина и, недолго думая, вколол в руку гвардейца. Вскрикнув, раненый солдат пришел в сознание. Каффран хлопнул его по щеке.
— Домор будет твоими ногами. А ты — его глазами.
Прорычав сначала что-то неразборчивое, Макаллун
кивнул. Прилив адреналина оттеснил боль на задний план, возвращая его конечностям силу.
— Я справлюсь, справлюсь… — сказал он, крепко держась за Домора.
Призраки двигались дальше. Покинув место катастрофы, они оказались в окружении огромных цилиндрических цистерн, погрузочных платформ и выкрашенных в красный цвет металлических башен. На каждой из них был нанесен символ Имперского орла, ныне оскверненный мерзкими рунами Хаоса.
На большой площади они обнаружили не менее пятидесяти выстроенных в ряд открытых грузовиков. Все они были разбиты и сожжены. Возле одной из погрузочных платформ грудами громоздились миллионы обрезков труб и шлангов. В одном из поврежденных хранилищ гвардейцы нашли бесчисленные человеческие тела, беспорядочно сваленные в кучу. Это были те рабочие, что отказались присоединиться к Скаре.
Во всяком случае, так предположил Флавен.
— А может, и нет, — усомнился Каффран, прикрывая нос и рот краем своего плаща от ужасного запаха. — На них вражеские доспехи и символика. И кстати, это свежие трупы.
— Да как они вообще находят время собирать и складывать здесь убитых?! Там полномасштабный штурм в разгаре!
Каффран вполне разделял скептицизм Флавена. Но факты оставались фактами. В чем смысл?.. Какие намерения двигали теми, кто устроил здесь этот страшный склеп?
До Призраков донеслись выстрелы, лазерный залп откуда-то из-за хранилищ. Призраки отпрянули и слились с тенями. Снова выстрелы, почти синхронный залп. «Не меньше ста винтовок, пожалуй?» — решил Каффран. Он приказал гвардейцам оставаться в укрытии, а сам вместе с Адаре двинулся вперед.
То, что они увидели за следующем бункером, повергло их в шок.
В центре комплекса оказалась квадратная площадь, почти километр в ширину. Судя по маркировкам на ее поверхности, это была посадочная площадка для транспортных барж. В центре площадки стояла тысяча солдат Родичей, по сотне в ряду. Прямо перед ними лежала гора трупов, которую тракторы сгребали ковшами и загружали на платформы грузовиков.
Каффран и Адаре наблюдали. Первая шеренга Родичей сделала двадцать шагов вперед и развернулась к остальным. По сигналу стоявшего рядом офицера следующая шеренга подняла оружие. Неровный залп. Стоявшие перед строем солдаты упали. Бульдозеры убрали их тела, и только что отстрелявшаяся шеренга выступила вперед и заняла место своих мишеней. Сектанты развернулись в ожидании. Еще один приказ. Еще один залп.
Каффран не мог понять, что же больше всего вызывало у него отвращение — сам размах массового расстрела или та покорность, безропотность, с которой каждая шеренга уничтожала предыдущую и тут же занимала ее место.
— Какого феса они творят?! — выдохнул Адаре.
Каффран задумался на несколько мгновений, вспоминая те части инструктажа, которые старался задвинуть в памяти подальше. Те, в которых Ибрам Гаунт говорил о Шолене Скаре.
Память вернулась к нему из самых темных уголков разума, словно болотный газ, поднимающийся из трясины забытья. Внезапно перед его мысленным взором предстал комиссар Гаунт, его голос зазвучал в ушах. Аудитория могучего транспортного корабля «Настойчивость». Гаунт в своей длинной шинели и форменной фуражке поднимается на кафедру под каменным балконом трибуны. Взгляд комиссара задерживается на позолоченном двуглавом орле, раскинувшем крылья на бархатном занавесе за его спиной. Гаунт снимает шинель и бросает на обитый черной кожей стул. Он остается в парадном кителе, снимая фуражку лишь для того, чтобы поправить волосы. Собравшиеся гвардейцы вытягиваются по струнке.
Гаунт тогда говорил о мерзостях и об отвратительных вещах, которые Каффран изо всех сил старался забыть.
— Шолен Скара — чудовище. Он боготворит смерть. Он верит в то, что это абсолютное выражение воли богов Хаоса. На Бальгауте, до нашей высадки, он создавал лагеря смерти. Там он уничтожил в ходе ритуалов не меньше миллиарда жителей Бальгаута. Его методы были весьма изощренными и…
Каффран не мог заставить себя вспомнить, что дальше рассказывал Гаунт. Мерзостные названия приспешников Хаоса, которыми командовал Шолен Скара, символизм его преступлений. Но теперь Каффран понял, почему Ибрам Гаунт — защитник человеческой жизни и воин всеблагого Императора — так сильно ненавидел монстров, подобных Скаре.
— Его служение Хаосу заключается в убийстве. Ему сгодится любая смерть. Можно даже не сомневаться, что он уже перебил все лояльное Империуму население улья. Но также нет сомнений в том, что, если Скара почувствует близость поражения, он начнет систематически истреблять все живое на острове, включая своих собственных солдат. Массовое самоубийство во славу Хаоса. Во имя богомерзости, которую они называют словом «Кхорн». — Гаунт закашлялся, словно его тошнило от одного этого слова, и шепот отвращения прокатился по рядам Призраков. — И вот в этом залог нашей победы. Мы можем победить, если убедим его в том, что он неизбежно проиграет. Тогда нам не понадобится убивать всех сектантов. Стоит Скаре решить, что он вот-вот потерпит поражение, он начнет истреблять своих собственных последователей в качестве последнего гимна веры и решимости.
Мысли Каффрана вернулись в настоящее. Адаре тем временем что-то говорил.
— …фес, да там еще! Кафф, смотри!
Тысячи Родичей выходили на площадь, сменяя шеренги уже убитых солдат.
«Не убитых, а принесенных в жертву», — поправил себя Каффран. Это как жатва. Ему живо вспомнились копны стеблей кукурузы на полях Танит, которые складывали механические молотилки.
Несмотря на тошноту, которая сотрясала все его нутро при каждом залпе, Каффран улыбался.
— Чего? — спросил его Адаре.
— Ничего…
— Так что будем делать? Каков план?
Каффран снова оскалился. Он вдруг осознал, что у
