Я не двинулась с места. Четыре часа в самолете — одной, в неведении, наедине со своими мыслями — невыносимо.
— Женя… — ну что я могла ему сказать? Брось все, поезжай со мной? Нет, из-за своих проблем, нервов и страхов я его подставлять не имела права.
— Да?
Я только схватила его за руку и крепко сжала.
— Пошли.
И снова круговерть образов и ощущений заполнила мою растревоженную близкой бедой явь — регистрация, багаж, билеты, чужие люди, резкий запах цветочных духов, писк металлоискателя и мои пальцы, выскальзывающие из ладони любимого мужчины.
— Я прилечу, как освобожусь! Слышишь?! Аня! Прилечу зав…
Диктор зачитывала новую информацию, и я не расслышала, что кричал мне Женя.
Хотела ещё раз увидеть его, но поток пассажиров моего рейса разделил нас. Я осталась одна. И мне стало страшно. Закружилась голова, и на миг показалось, что я вот-вот потеряю сознание. Горло сжал спазм, я через силу сглотнула и до крови закусила губу, чтобы сбросить ощущение нереальности. Получилось — паника отступила. Я смогла вздохнуть и, расправив плечи, почти уверенно двинулась за остальными пассажирами.
За стеклами иллюминатора стремительной лентой мелькала взлетная полоса. Уже светало, и небо становилось серым. Сидя в кресле, я смотрела на капли дождя на стекле, появляющиеся и исчезающие за считанные мгновения. Вспоминала дом, деда, сон, что видела не так давно. А ведь отцу о нем даже не рассказала. Может, он бы и по-другому оценил свои силы.
Комок снова подкатил к горлу, и захотелось плакать. Глубоко вздохнув, я откинулась на спинку сидения и поправила ремень безопасности. Паника накатывала волнами, то сдавливая грудь, то давая сделать маленький вдох. Никогда ещё я не чувствовала себя такой слабой, жалкой и беспомощной. Сейчас мне очень нужен был Женя, его уверенность, спокойствие и сила, да только духу не хватило попросить его лететь со мной. Я посчитала это лишним. Мне самой следовало справляться со своими страхами и не требовать от Шершнева всегда быть рядом. Потому что когда-нибудь потом, без слезных просьб и упреков, он сам пойдет за мной, и мы сложим наши радости, проблемы и мечты вместе, чтобы не делить их надвое. Я не считала это стремление бредом наивной влюбленности, а воспринимала как цель. Как окончательно утвержденный и принятый к строительству проект.
Лететь нужно было с пересадкой. Рейс до родного города мне предстояло ждать три часа — совсем немного по меркам подобных перелетов. За это время я, наконец, дозвонилась до матери.
— Да, Нюта! — бодро ответила она, от чего я опешила и не сразу нашлась, что сказать.
— Мам… Папа как?
— Уже в больнице. И скажи своему мальчику, что не стоило так напрягаться. Очень теперь неудобно перед ним и всеми врачами.
— Постой, — я нахмурилась. — Как отец?
— Да нормально. Ну… То есть не совсем, но это точно не инфаркт, — она вздохнула. — Доигрался. Ночью поехал забирать машину с трассы, решил помочь толкнуть. Вот результат…
— Так что с ним? Вы в областной?
— В областной. Смотрят его. Нас тут такой консилиум встретил. Думали-то с инфарктом. А, похоже, просто давление подскочило.
— Консилиум? Не поняла…
— Вот и мы не поняли, — мать снова вздохнула. — Ну, потом расскажу. Ещё один светила науки идет.
— Мам, точно все нормально?
— Точно, — торопливо ответила мать. — Ладно. Приедешь, поговорим.
— Я уже в Москве, через пару часов буду у вас.
Тишина в ответ.
— Зачем? — наконец, спросила мать.
— А как же по-другому?
— Господи, ну вы и паникеры с братьями! Кошмар! Ладно они, балбесы, ничего не слышат, как любые мужики, но ты-то? Ой, все…
Я опустила трубку и растерянно посмотрела на потухший экран. Матери легко говорить о панике. Я вообще не помнила, чтобы она когда-нибудь паниковала или теряла самообладание. Отец в шутку говорил, что это мол от недостатка ума — дурочке ничего не страшно, но мы-то знали, что мать у нас житейской смекалкой не обделена, вывернется из любой ситуации и никогда не раскиснет.
В отличие от меня. Я подняла взгляд от экрана телефона и внезапно, всего на миг, перед глазами потемнело, и стул подо мной будто накренился. Схватившись за подлокотник, я замерла и глубоко вздохнула. Ощущение нереальности прошло, хотя сердце тарабанило так, что руки тряслись. Откинувшись на спинку стула, я закрыла глаза и перевела дух, убеждая себя, что все от нервов.
Отец жив и в надежных руках опытных врачей — это главное.
Но что имела в виду мать, говоря о Жене? У него был знакомый врач в областной, об этом я узнала, когда мы привезли туда Марину. Но ведь он, кажется, возглавлял отделение гинекологии.
Я написала Жене еще по прилету, но он только посоветовал мне перекусить и спросил, как я себя чувствую. О своем вмешательстве босс, конечно, ничего не сказал.
Я закусила губу. Стоит ли звонить ему сейчас и устраивать допрос? Он ведь, скорее всего, даже не ложился спать. Успел ли он закончить наши проекты? Там ведь столько работы, а он ещё провожал меня на рейс.
Так ничего и не решив, я отправилась на регистрацию. Через пару часов самолет приземлился в аэропорту моего родного города, а ещё через час я уже была в областной клинике.
— Доброе утро, где я могу найти пациента Владимира Сазонова?
Медсестра за стойкой, отведя взгляд от экрана монитора, устало посмотрела на меня поверх очков.
— Когда привезли?
— Сегодня ночью.
— Это который по указке, — тихо подсказала моей собеседнице ее коллега, раскладывавшая документы на столе у следующего окна.
— А-а-а… — протянула медсестра и, пожав плечами, ответила. — Так он пока в реанимации.
— Что? Почему?
— Девушка, ну его с предынфарктным привезли. Наблюдают теперь. Кто ж его сразу в стационар-то переведет?
— Ясно… А куда…
— Нюта!
Я обернулась. Перед глазами все поплыло, и я схватилась за стойку.
— Мама…
Мать шла по коридору в белом халате и маске, висящей на одному ухе.
— Девушка, вам плохо?
Я, кажется, продолжала поворачиваться, хотя хотела только шагнуть навстречу матери. Странное ощущение, будто тело не мое и слушаться меня больше не будет, не испугало. По правде, я и испугаться-то не успела. Увидела только край стойки, да яркий свет ламп на потолке. Звуки мгновенно стали далекими и глухими, а потом и вовсе пропали. Как и свет.
— Сейчас возьмем анализы. Это обязательная процедура.
— И зачем ее мучить? Да по ней за версту видно, что она не спит и не ест. Что отец, что дочь — сдохнут, а пахать будут.
