— Тим! — встревожено воскликнула Алёна.
Тим поднял ладонь.
— Ничего, Гена, — тихо сказал он. — Но ей очень плохо от твоих слов. Пожалуйста, перестань.
Каспаров ошарашено молчал. Он ожидал, кроме шуток, наезда, обычного в подобных случаях. Но вместо угроз услышал тихую, исполненную печали, просьбу. И это сбило всю злость в ноль. А нападать без злости Генка ещё не умел…
— Пойдём, Аля, — Тим взял Алёну под локоть. — Пойдём…
— Эй! — очнулся Генка, — а баки я один таскать буду, что ли?!
Тим не обернулся, но все стоявшие на земле баки взмыли в воздух и аккуратно выстроились на платформе. Генка присвистнул с уважением. Полезная в хозяйстве штука, неограниченный психокинез! Самому Каспарову такой фокус никогда не удастся. Спалить — это пожалуйста. Но поднять, не прикасаясь руками, — никогда…
Поздним вечером на верхней террасе собирались полуночники — те, кто был свободен от вечернего и ночного дежурства, кому не надо было заступать на дежурство прямо с утра. Болтали, смеялись, парочки целовались по углам, кто-то принёс гитару, инструмент переходил из рук в руки, — всё, в общем, как всегда.
Алёна смотрела со стороны. В такие вечера приятно гулять об руку со своей половинкой или флиртовать с другими, если не занята. Но Тим бродил по своему обыкновению невесть где, а флиртовать с другими Алёна не собиралась. Даже не в статусе замужней было дело, а просто… просто… предательством казалось просто.
Как будто в беззащитную спину нож втыкаешь. Да и… кому там глазки строить? Каспарову?
Но сидеть в комнате не хотелось, спать — тем более. Алёна встала у перил, спиной к веселью. Смотрела в бескрайнюю каменистую степь, на восходящую реку Млечного Пути, накосо перечёркнутую полосами пылевого кольца, вдыхала горький полынный вечерний ветер, и было ей почти хорошо.
— Привет.
Алексей Белоглазов. Алёна помнила его по Отрадному, по тренировочному полигону «Поймай кота», — как давно это было, вечность целую назад. Алексей, несмотря на возраст, был уже в чине комадара, и Алёна жалела, что при распределении оказалась в отряде не у него. У Алексея, во-первых, не было Каспарова. Во-вторых, Алексей не был таким непрошибаемым пнём как Скобелев. Скобелеву частенько хотелось скорчить в спину рожу и высунуть язык, до того он был весь из себя такой правильный. Зубы сводило от его правильности. Удерживал от необдуманного поступка телепатический ранг начальства. Ведь почувствует! И мало не покажется. Мусор что, мусор — ерунда. А вот упасть отжаться триста раз? Или столько же раз присесть? Или на перекладину… А то и все вместе сразу. После чего небо кажется с копеечку, и о зубной щётке, коей доводилось иной раз натирать плац для пущей стерильности, мечтаешь как о громадной награде…
— Привет, Алексей, — отозвалась Алёна.
— Что, опять с Генкой поцапалась?
Алёна угрюмо промолчала. Обсуждать Каспарова она не собиралась.
— Понятно…
— Что он ко мне лезет? — не выдержала всё же Алёна. — И шёл бы себе мимо. Я не понимаю, что ему надо?
— Влюбился, — пожал плечами Алексей.
— Идиот, — сказала Алёна и показала руку с обручальным кольцом. — Я замужем!
Алексей снова пожал плечами. Сказал:
— Вообще, редко кто замуж выходит в четырнадцать. Ему непонятно.
— А я при чём? — с досадой спросила Алёна.
— Ни при чём, — ответил Белоглазов.
В тёмной степи вспыхнули сиреневые и синие пятна — распустились ночные цветы-люминофоры. Они привлекали так насекомых-опылителей.
— Планета насекомых, — сказал Белоглазов, задумчиво рассматривая колыхающееся призрачное зарево.
— Точно, — поддакнула Алёна. — Биологи говорят, здесь нет ни одной млекопитающей формы. Растения и насекомые, насекомые и растения. В озёрах вместо рыбы — личинки насекомых. Во-от такие, — девушка развела ладони, показывая размер. — Чтоб мне, если вру! Повара грозились приготовить на ужин.
— Я есть не буду, — угрюмо сообщил Белоглазов.
— Ты что, это же органика! — поддела его Алёна.
— Всё равно не буду. Лучше паёк!
Хуже пайка в плане вкусовых качеств не существовало ничего в природе. Высокоэнергетические, но на вкус — жёваная резина. Предварительно использованная по секретному назначению, как неудачно шутили некоторые. Алёна подумала, и решила, что запечённую личинку тоже съест только в исключительном случае.
— Алексей, прости, — сказала Алёна. — Глупый вопрос, но… можно спросить?
— Спрашивай, — пожал он плечами.
— А почему ты не женишься? Тебе ведь уже скоро двадцать пять… А после двадцати почти все уже в браке…
Алексей пожал плечами, чуть усмехнулся.
— Так получилось…
— Не отвечай, если не хочешь, — быстро сказала Алёна. — Извини…
— Ладно тебе… не извиняйся… Просто та девушка, на которой я бы женился, занята и счастлива. А те, кто вышел бы замуж за меня… Они славные девчонки, но я их обманывать не хочу.
— Так ведь всю жизнь можно… — тихо выговорила Алёна.
— Можно, — кивнул Алексей. — Но я, конечно, не такой дурак. Просто подожду ещё немного. Неразделённая любовь — это болезнь, которой надо переболеть хотя бы один раз в жизни…
Алёна почесала в затылке. В словах Алексея была своя толика правды, но… Алёна подумала, что бы было, если бы Тим не отозвался на её чувства? Тогда, в первый день знакомства, может быть, и ничего. И потом тоже. Весь период до Отрадного, а вот уже после… А если бы он отказался позже? Нашёл бы другую… эээ, нет, это не про Тима… просто отказался бы. Небо бы рухнуло, наверняка. И это был бы однозначный ужас.
На террасе всё что-то подозрительно утихло. Алёна обернулась и заметила Тима с его обычной улыбочкой и кулаками в карманах. Трудно было услышать, о чём с ним говорят, и у Алёны сами собой сжались кулаки: если опять задирают… Но Тиму вдруг сунули в руки гитару, мол, спой, если хочешь. И он не отказался…
Сел на лавочку, стал возиться с инструментом — подтягивал, подкручивал, пробовал, так ли звучит. Вскинул голову, когда Алёна подошла, улыбнулся ей знакомой, родной до боли грустной улыбкой. Девушка села рядом, на миг прижалась плечом, и тут же отстранилась, чтобы не мешать.
— Долго возишься, — бросил кто-то со стороны.
Алёна свирепо посмотрела туда, но определить, кто, — не смогла. Тим вскинул руку ладонью вверх, мол, сейчас… И заиграл.
То, что он умел, Алёна не сомневалась, достаточно было увидеть, как Тим держал гитару, какими уверенными движениями подтягивал струны. Но у него внезапно оказался чудесный тенор, а уж сколько он помнил песен… И последние, местного, так сказать, сочинения, и популярные там, дома, на Земле, и какие-то совсем уже незнакомые, древние, наверное, или из собственной юности. Удивил, ничего не скажешь. Удивил!
