— Хорошо, хорошо, главная мысль ясна. Ты сказал, что выводов несколько. В чем заключается второй?
— Почему ты хочешь, чтобы Чарли был мертв?
— Это серьезный вопрос?
— Конечно. Я имею в виду, он физически тебя не ранил. Не убил никого из твоей семьи. Не убил Никс, по крайней мере, насколько нам известно… И не думаю, что убьет, даже сейчас.
— Он… — начал было Бенни, но запнулся. — Из-за мистера Саккетто и мамы Никс. Из-за того, что он, возможно, делает с Никс. Что вообще за вопрос такой?
— Значит, хочешь ему отомстить?
Бенни не ответил. Апачи громко выдохнул, спугнув несколько малиновок в траве.
— Разве это вернет Роба Саккетто или Джесси Райли к жизни? Исцелит рану на голове Морги или будет гарантировать, что мы найдем Никс в целости и сохранности?
— Нет, но…
— Так, почему ты хочешь, чтобы Чарли был мертв? Что изменится к лучшему после этого?
— Почему же ты хочешь его убить? — огрызнулся Бенни, сбитый с толку вопросами брата.
— Мы обсуждаем не меня, — ответил Том. — Можем, конечно, но не прямо сейчас.
Бенни продолжил:
— Чарли причиняет боль людям, которые мне небезразличны, и прошлой ночью мы сошлись во мнении, что он собирается прийти и за нами. Он понимает, что нам все известно, и знает, что мы не собираемся просто так оставлять это, даже если суд оправдает его.
— Правильно, — согласился Том. — Чарли достаточно умный, чтобы об этом знать. Значит… ты хочешь убить его, чтобы не дать ему убить тебя?
— Нас, не только меня. Но да. Это имеет смысл. Не так ли?
— К сожалению, да, имеет.
— Почему к сожалению?
— Потому что именно так все еще и обстоят дела у нас, людей. Как сказал Лерой Вильямс, мы, кажется, ничему не учимся.
— А какой у нас выход? Ничего не делать и позволить Чарли убить нас?
— Нет. Я по натуре человек гуманный, но всему есть предел. Вдобавок к этому, я не мученик.
— Значит, ты намереваешься убить его?
Взгляд Тома стал мрачным и ледяным.
— Да.
— Так почему спрашиваешь меня о таких вещах?
— Потому что все, что произошло вчера, вбросило тебя в мир Потерянной Девушки. Есть в этом некая закономерность, даже какая-то законность, но чем сильнее ты углубишься в этот мир, тем больше разрушений это принесет. И не думаю, что у нас есть возможность вернуться назад. Уже нет.
— Что ты имеешь в виду?
— Тела, которые я нашел. Девочка не просто пыталась убить определенного человека или человека какого-то конкретного типажа. Она пыталась наказать образ того мужчины, который существовал у нее в голове. То, что с ней сделали, было так ужасно, так трагично, что изменило ее, возможно, навсегда. Месть недостаточно подходящее слово для объяснения того, что она чувствует и почему делает то, что делает. Это более походит на болезнь души и искажает все, что видит и совершает Потерянная Девушка.
— То есть, — предположил Бенни, пытаясь разобраться во всем этом, — она пытается убить саму идею существования этого парня? Чтобы уничтожить болезнь, хочет убить то, что ее вызывает?
Том бросил на Бенни пронзительный взгляд.
— Что? — удивился Бенни.
— Это, возможно, были самые умные слова, которые ты когда-либо говорил, малыш. Могу сказать, что ты проницателен. Да, именно так Лайла и действует.
— И… кого же она пытается убить?
— Быть может, одного из охотников за головами, убившего Энни, или, может быть, та умерла в зом-играх, и Лайла запечатлела образ мужчины, бросившего ее в одну из ям. Я хочу выяснить все, и это одна из причин, по которой я стремлюсь ее найти.
Бенни переваривал сказанное, когда они вышли из тени деревьев на великолепное поле, заполоненное дикими цветами, безудержно манифестирующее свою свободу буйством красок. Голубое небо было высоким, и по нему плыли массивные белые облака. В голове Бенни видение казалось таким прекрасным, что он не замечал брошенных машин, поросших сорняками и, вероятно, заполненных старыми костями.
— Правда невероятно тяжело представить, что где-то в мире существует так много боли и зла? — тихо произнес Том.
Бенни мог лишь кивнуть. Он вынул из кармана карту Потерянной Девушки и всмотрелся в изображение. Такое прекрасное, гордое и печальное лицо.
— Лайла, — прошептал он, но ветерок, пробежавший по высокой траве, ответил голосом Никс.
Они дошли до ручья и повернули на север, проскакав несколько километров в тишине, когда Том, выпрыгнув из седла, присел на корточки перед ржавым металлическим мостом. Бенни следил за лицом брата, пока тот изучал вереницы переплетающихся отпечатков ног и вертел головой, чтобы увидеть, в каком направлении двинулись их жертвы.
33
Добравшись до очередного склона, братья обнаружили скрытый между беспорядочными валунами, которые принес сюда ледник тысячи лет назад, протекающий ручей, искрившийся голубой лентой сквозь лес. Они спешились и повели лошадей, чтобы миновать изгибающуюся тропинку, плутавшую между деревьями, и кто угодно мог быть там внизу — охотники за головами или зомы. Вожак явно не хотел идти этим путем и дергал поводья; Апачи также выглядел взволнованным.
Том поднял горстку пыли и трухи от листьев и подбросил в воздух, чтобы посмотреть, куда дует ветер.
— Ветер в нашу сторону. Если мы останемся на этой стороне оврага, то будем в безопасности. Но нужно говорить тихо.
Тропинка вдоль оврага когда-то была живописной проселочной дорогой и была достаточно широка для них, идущих рядом бок о бок и ведущих лошадей.
— Том?
— Да.
— Мы собираемся найти ее, так ведь?
— Лайлу? Я…
— Нет, — ответил Бенни. — Никс. Мы собираемся найти ее, правильно?
— Мы собираемся попытаться.
— Этого недостаточно. Мы обязаны ее найти. Она потеряла все. И всех. Мы не можем… бросить ее.
— Мы не бросим.
— Поклянись в этом.
Том взглянул на него.
— Клянусь, что бы ни случилось, мы ее найдем. И никогда не перестанем искать.
В другом месте, при других обстоятельствах, то, что он сказал дальше, могло бы показаться глупым или банальным, но здесь, в «Гнили и руинах», в этих словах проступало необъяснимое благородство и величие. Том положил руку на сердце.
— Я клянусь тебе, мой брат, что мы найдем Никс Райли. Клянусь, что мы никогда не остановимся в своих поисках.
Бенни кивнул.
Они вступали в самую густую часть леса, растянувшуюся параллельно оврагу. Под крышей листвы воздух был прохладнее, но влажность была, как в пещере. Среди ветвей пело так много птиц, что было невозможно различить какой-то конкретный голос.
