Она скрестила руки на груди и отвернулась.
«Ну, вот и всё», — подумал Гений, даже удивившись тому, как безболезненно для него прошла эта её исповедь. Он и правда всё это знал, знал настолько хорошо, что даже никогда всерьёз не ставил под сомнение. В те минуты, когда он был с ней счастлив, он никогда логически не оспаривал всех доказательств нелюбви Эмри, он их просто игнорировал. Так что ничего особенно страшного не произошло. «И уже не произойдёт», — подумал он с чувством умиротворения. Он даже пожалел, что не придумал какой-нибудь специальный рычаг для А-17 с её именем, подписанным под ним. Это бы очень соответствовало моменту. Впрочем, для управления А-17 ему вовсе не нужны были ни рычаги, ни кнопки, ни даже выброшенный им из окна старый корпус устройства. Всё-таки за последние двадцать лет технологии Третьего сектора шагнули вперёд.
И конечно, применив к ней после стольких мучений А-17, Гений хотя бы примерно представлял, что он узнает.
— Что-о? — спросил он и от неожиданности вскочил на ноги.
— Что? — устало спросила его ничего не подозревающая Эмри.
XXX
Джил, несмотря на уговоры сопровождавших её охранников, конечно, не собиралась закрываться в бомбоубежище. Может, она и не в полной мере догадывалась о сути разворачивающихся перед ней событий, но здравый смысл, который ей в отличие от представителей комитета был совершенно не чужд, подсказывал, что Роулс едва ли вышел на вечерний променад для поддержания здоровья.
Рассуждая в том же духе, она практически сразу отказалась от варианта с его задержанием, хотя сделать это было проще всего: Роулс был один, корпорацию он наверняка знал не слишком хорошо, и даже если вдруг и имелось у него какое-то оружие, Джил была с четырьмя телохранителями, каждый из которых обладал не только впечатляющим послужным списком, но и участвовал когда-то в полномасштабных военных операциях.
«Если Роулс связан с поднятой тревогой, а он просто не может быть с ней не связан, значит он явно что-то замышляет и отправляется теперь куда-то с вполне определённой целью», — справедливо рассудила Джил. Ему совершенно нечего было делать вечером на центральной площади: корпус, в котором разместили экспертов, располагался далеко в стороне отсюда.
Джил собиралась проследить, куда это в столь поздний и неспокойный час отправился председатель Комитета по этике, и вовсе не намеревалась упускать его из виду.
Эмри оттолкнулась ногами от пола и вместе с креслом сдвинулась назад. Несмотря на сквозняк, ей было невыносимо жарко, она чувствовала, что вспотела и основательно помутилась рассудком. Ещё хуже оказалось то, что она не была уверена, результат ли это применения к ней А-17 или её собственная мнительность. Она вообще перестала понимать, что происходит, и это отвратительное чувство неопределённости угрожало ей неизбежным нервным срывом в ближайшие несколько минут. Что бы ни было причиной происходящего, чем бы ни было это происходящее, она не так себе всё это представляла.
Гений несколько раз пытался что-то ей сказать, но выглядело это так, как будто ему отключили звук. Он дошёл до открытой двери, вернулся обратно, потерянно моргая и периодически хватая руками лицо. Он дошёл до окна и тут же развернулся, вспомнив, что боится высоты.
— Сколько можно? Сколько можно надо мной издеваться?! — закричала Эмри, чувствуя, что и с этим она перестаралась и сразу же сорвала голос. — Мне осточертел этот театр, ясно тебе?
Он остановился и посмотрел на неё с таким видом, как будто забыл, что она находится с ним в одной комнате, и очень удивился, услышав её голос. Он покачал головой, но так ничего ей и не сказал.
— Да хватит таращиться на меня, — уже почти шёпотом, но не менее зло сказала она. — Что происходит?
— Что? — потерянно спросил он, невидящим взглядом уставившись на её сложенные на коленях ладони. — Никогда не видел человека, который сам хотел бы попасть под А-17, вот что.
— Что ты несёшь? Ты понимаешь, что ты вообще говоришь? — спросила Эмри, но уверенный злой тон её подвёл, и она совсем охрипла.
— Я понимаю, да, — сказал он так же тихо, — но я не понимаю, как… это всё вообще возможно.
Эмри подумала, что вот теперь-то он действительно выглядит абсолютно сумасшедшим. Всё, что она наблюдала предыдущие десять минут, казалось на фоне этого его взгляда просто смешной и неудачной любительской постановкой, пародией на безумие.
Эмри подумала и о том, что, само собой, сейчас, озадаченно разглядывая её трясущиеся руки, сумасшедшей он считает её. И она догадывалась почему.
— Ах, вот ты о чём. Я вообще-то надеялась, что ты, как порядочный человек, решишь не копаться у меня в голове.
— Я? Порядочный человек? — он издал непонятный звук, который больше напоминал всхлипывание, чем смешок.
— Действительно, и что меня только заставило так думать? — Эмри попыталась в годами отшлифованной манере сымитировать весёлость, но, к своему ужасу, ощутила, что язык её больше не слушается: сказанное прозвучало с нелепо трагическим надрывом, а вовсе не с запланированной ею иронией.
— Но после всего, что я сделал… Как ты можешь?.. — ошарашенный, он так и не смог договорить, сбившись на ещё более бессвязные и лишённые смысла заявления: — Это же гораздо лучше, чем я мог бы… то есть я хочу сказать, что это ужасно. Я вижу будущее, и там нет ничего хорошего. Совершенно ничего, что бы ни…
«Ну, надеюсь, у нас разные представления о хорошем», — подумала Эмри, готовящаяся, несмотря на охватившую её истерику, воспользоваться его замешательством и улизнуть.
— Стой, — сказал он, хотя она ещё даже не пошевелилась.
Эмри хотела возразить, что для того, чтоб выполнить его распоряжение, ей придётся сначала встать, но не успела и рта раскрыть.
Для Гения, совершенно сбитого с толку внезапным открытием, проблема заключалась лишь в том, что теперь ему предстояло сделать выбор между двумя равно плохими вариантами, и времени на выбор не было нисколько. И он просто не смог заставить себя принять единственное верное, пусть и кажущееся теперь ему неприемлемым, решение.
— Нет, не буду, просто нет, — только и смог сказать он, хотя, конечно, для прощальной фразы можно было бы подобрать что-то более впечатляющее или хотя бы вразумительное.
Он быстро и нелепо вытер глаза рукавом рубашки и вышел из кабинета.
Ещё несколько минут Эмри просидела почти без движения, ожидая, что он вернётся, но этого так и не случилось. Промедление было смерти подобно, однако руки и ноги Эмри, столько лет выполнявшие все её распоряжения, теперь оказались абсолютно ей неподвластны. Она только и могла, что давить рыдания и пытаться утешить себя мыслью о том, что у неё получился идеальный план отступления. Но это утешение уж слишком расходились с реальностью, чтоб она могла заставить себя на него купиться.
Совладав наконец с собой, Эмри ответила Моррвану и Самойлову, которые к тому моменту уже практически отчаялись вновь увидеть её живой.
