— Да, конечно. Хочешь яичницу с беконом?
— Да, — сказала Селина и стала одеваться.
Николас снова обрел надежду и достал полученные по карточкам продукты. Селина привыкла иметь дело с мужчинами, которые доставали себе еду на черном рынке.
— В этом месяце, после двадцать второго числа, мы будем получать по две с половиной унции чая: две унции в одну неделю, три — в другую, поочередно.
— А сколько мы сейчас получаем?
— По две унции каждую неделю. Две унции сливочного масла, четыре — маргарина.
Ее это позабавило. Она долго смеялась, а потом сказала:
— У тебя это выходит так смешно!
— Господи, конечно, смешно!
— А ты уже все свои купоны на одежду использовал?
— Нет, двадцать четыре еще осталось.
Николас перевернул ломтики бекона на сковородке. Затем, по внезапному озарению, спросил:
— Хочешь, я отдам тебе несколько купонов?
— Ой, конечно, пожалуйста!
Он отдал ей двадцать купонов, поел вместе с ней немножко бекона и отвез домой на такси.
У дверей сказал:
— Я договорился насчет крыши.
Она ответила:
— Смотри, не забудь договориться насчет погоды.
— Ну, мы ведь можем в кино пойти, если будет дождь, — успокоил он.
Он договорился, что ему разрешат проходить на крышу клуба через верхний этаж соседнего отеля, как известно, занятый американской «Интеллидженс сервис», в одном из отделений которой в другой части Лондона служил Николас. Полковник Добелл, всего лишь десять дней назад категорически воспротивившийся бы такому предложению, теперь поддержал его с величайшим энтузиазмом. Причиной тому был планировавшийся в скором времени приезд к нему в Лондон его жены Гарет, и он всей душой стремился «поместить Селину в другой контекст», как он выразился.
На севере Калифорнии, в конце длинной въездной аллеи, миссис Дж. Феликс Добелл не только просто проживала, но еще и устраивала у себя собрания «Стражей этики». Сейчас она собиралась приехать в Лондон, ибо, как она утверждала, шестое чувство подсказывало ей, что ее Феликс нуждается в ее присутствии там.
Уснул багровый лепесток, уснул и белый…
Николас жаждал заняться с Селиной любовью на крыше: во что бы то ни стало именно на крыше. Он все подготовил столь же тщательно, как опытный, с большой практикой поджигатель.
Плоская крыша клуба, доступ на которую был возможен только через окно-щель на верхнем этаже, соединялась с такой же плоской крышей соседнего отеля небольшим сточным желобом. Здание отеля было реквизировано, и его номера использовались офицерами американской разведки как служебные кабинеты. Как многие другие реквизированные помещения в Лондоне, отель был переполнен сотрудниками, когда шла война в Европе, однако теперь был практически свободен. Использовались только его верхний этаж, где день и ночь трудились над своими таинственными заданиями мужчины в военной форме, и первый этаж, который охранялся днем и ночью двумя американскими военными, а также обслуживался и дневным, и ночным портье, которые управляли лифтом. Никто не мог войти в это здание без пропуска. Николас очень легко получил пропуск, а также при помощи выразительного взгляда и нескольких правильных слов получил амбивалентное согласие полковника Добелла, чья жена была уже на пути в Англию, на свой переезд в большой кабинет на чердаке, который раньше использовался как машинописное бюро. Там Николасу из любезности (бесплатно) предоставили письменный стол. На этом чердаке был люк, выходящий на плоскую крышу.
Шли недели, а поскольку в клубе Мэй Текской это были недели юности, протекавшей в моральной атмосфере войны, они несли в себе быстро сменяющие друг друга события, перевороты в чувствах, мгновенные задушевные дружбы и столь же моментальные разрывы отношений, и целую череду потерянных и обретенных любовей; в более поздние годы и в мирное время потребовалось бы несколько лет, чтобы все это могло случиться, вызреть и увянуть. Девицы Мэй-Тека не были бы самими собой, если бы не были весьма экономны. Николас, который уже пережил свою юность, порой бывал до глубины души потрясен сменой их эмоций от недели к неделе.
— Мне кажется, ты говорила, что она была влюблена в этого парня.
— Так оно и было.
— Так разве это не он погиб неделю тому назад? Ты же говорила, он всего неделю назад умер от дизентерии в Бирме?
— Ну да, я знаю. Но она в понедельник с этим морячком познакомилась и влюблена в него по уши!
— Не может она быть так в него влюблена, — возразил Николас.
— Ну, она говорит, у них так много общего.
— Много общего? Сегодня же только среда!
…Как тот, кто на пустой дороге Идет, не в силах страх унять, И оглянувшись раз, в тревоге, Не смеет снова глянуть вспять: Он знает — злобный демон там За ним крадется по пятам[82].
— Тут Джоанна просто чудесна. Я в полном восторге.
— Бедняжка Джоанна.
— Почему ты говоришь «бедняжка Джоанна»?
— Ну, она же лишена развлечений, у нее нет друзей-мужчин.
— Она страшно привлекательна.
— Она ужасно привлекательна. Почему никто ничего не предпринимает насчет Джоанны?
Джейн сказала:
— Послушайте, Николас, есть кое-что, что вам необходимо знать о фирме Хая Тровиса-Мью и о самом Джордже как об издателе.
Они сидели в помещении издательства, высоко над Ред-Лайон-сквер, но сам Джордж отсутствовал.
— Он мошенник, — произнес Николас.
— Ну, это, пожалуй, слишком сильно сказано, — не согласилась Джейн.
— Он мошенник, но с некоторыми тонкостями.
— И это не совсем так. У Джорджа это что-то психологическое. Ему во что бы то ни стало надо одержать верх над автором.
— Это я знаю, — сказал Николас. — Я получил от него длинное, эмоциональное письмо с кучей жалоб на мою книгу.
— Ему хочется сломить вашу уверенность в себе, понимаете? А потом он предложит вам подписать никуда не годный контракт. Он находит у автора слабое место. И всегда нападает на ту часть, что автору дороже всего. Он…
— Я это знаю, — заверил ее Николас.
— Я говорю вам об этом, потому что вы мне нравитесь, — объяснила Джейн. — На самом деле в мои обязанности входит выяснять, какие у авторов есть слабые места, и докладывать Джорджу. Но вы мне понравились, и я говорю вам об этом…
— Вы с Джорджем, — прервал ее Николас, — подводите меня на самую чуточку поближе к пониманию загадочной улыбки Сфинкса. И я сообщу вам еще один факт.
