– Н-не знаю…
– Ладно, в отделении разберемся. Грузи его в «уазик».
Тумур наконец-то закончил с наручниками. Поднялся, взял Тэрбиша под мышку, понес к машине. Второй рукой распахнул заднюю дверцу, начал пристраивать на сиденье туловище с болтающейся головой в бурых потеках.
А потом все внезапно закрутилось. Тэрбиш очнулся, боднул бритой головой – и вцепился зубами в щеку гиганта, оторвал приличный лоскут кожи. Тумур завыл, отшатнулся от машины, прижимая к лицу огромные ладони. Водитель скатился с сиденья. Движения его были невероятно быстрыми, нечеловеческими – будто змея скользила, утекая стремительным ручейком.
Доржи уже стоял в трех шагах, наводя выхваченный пистолет – Тэрбиш, несмотря на скованные за спиной руки, ловко перетек под машину. Пуля ударила в пустоту, подняв фонтанчик мелких камешков. Доржи упал на колени, высматривая врага под «уазиком», – тот уже выкатился с обратной стороны, причем без наручников. Снова выстрел, и снова – мимо.
Басан глядел на это действие завороженно, будто во сне, только жмурясь от выстрелов.
– Ба-бах! Ба-бах!
Тэрбиш не останавливался ни на миг: крутился, приседал, падал и вскакивал, и все это одновременно, не издавая звуков. Тумур продолжал выть, пряча огромное лицо в ладонях, – то ли от боли, то ли от ужаса. Доржи, пыхтя от напряжения, ловил на мушку размытый силуэт.
– Ба-бах!
Тэрбиш вновь присел, распахнул заднюю дверцу, ввинтился внутрь «уазика». Обратно выскочил уже с автоматом – одним из тех, что они с Басаном спрятали в багажнике. Автоматный ремень неожиданно зацепился за внутреннюю ручку дверцы – это задержало Тэрбиша на мгновенье и все решило.
– Ба-бах!
Пуля попала в лицо Тэрбиша, выломала кусок затылка, выплеснула наружу розовый фонтан и унеслась в степь.
Звякнул железом выпущенный мертвой рукой автомат. Глухо упало тело.
Доржи присел на корточки, утирая вспотевший лоб. Сказал:
– Вот ведь скотина, а? Возьмешь такого живым, пожалуй. Эй, Тумур, хватит выть!
Гигант отлепил от лица окровавленные руки. Посмотрел на ладони, закатил свинцовые глазки и начал валиться набок. Грохнулся с таким звуком, будто рухнуло столетнее дерево. Затих.
– Так-то лучше, а то голова уже гудит от воя, – удовлетворенно сказал Доржи. Вздохнул: – Эх, Тумур, не падал бы ты в обморок от вида крови – цены бы тебе не было!
* * *
Когда колонна добралась до урочища Оол, солнце начало сползать вниз, к западу. За три часа дороги через пустыню не встретили ни машины, ни человека – места здесь были самые первобытные. Водители установили палатку, запалили костер из привезенных с собой дров, принялись стряпать. Пока ждали горячего, Морозов вытащил первую бутылку монгольской фабричной водки (начальник гарнизонного военторга подсуетился, помог с угощением столичных «шишек»). Выпили, разговорились.
Полковники оказались вполне компанейскими ребятами. Сразу потребовали перейти на имена и забыть временно о воинских званиях. Лысоватого звали Валерием Павловичем; в этой паре он был явно ведущим и слегка подтрунивал над маленьким темно-русым Денисом Владимировичем.
Разговор сам собой перешел на последние события в Союзе – «табачные» бунты в Забайкалье, где отечественное и болгарское курево исчезло с прилавков, а суровые местные мужики вынуждены были давиться северокорейскими суррогатными сигаретами, называемыми в народе «носками Ким Ир Сена». Бурно обсуждали последние статьи в «Огоньке», обстановку на Кавказе и в Прибалтике. Москвичи высказывались на удивление смело, критикуя самую высокую власть. Может, и вправду были такими современными и демократичными. Но Марату почему-то казалось, что они специально провоцируют на откровенность, прощупывают собеседников.
Принесенные Шухратом шашлыки в палатке встретили восторженным ревом, открыли очередную бутылочку «под горячее». Атмосфера за самодельным столом (доски, положенные на ящики и застеленные плащ-палаткой) стала совсем уже дружеской. Только мрачный Воробей то и дело выскакивал из палатки, высматривая какую-то монгольскую машину: в урочище была назначена точка рандеву, приближалась ночь, а туземцев все не было.
Наконец Роман Сергеевич не выдержал, прикрикнул на Лёху:
– Хватит туда-сюда сновать, словно болт сам знаешь где! Голова от тебя уже кругом!
– Так это, темно совсем. Вдруг они нас не найдут? – проговорил расстроенный Воробей.
– Ну и что? Да хоть вообще не приедут – и чего случится? – поинтересовался Морозов.
Воробей поежился, будто замерз. Хотя в палатке было даже жарко от раскаленной буржуйки. Пробурчал:
– Ну, они же местные. С ними не заблудимся, да и на джейранов быстрее выведут, наверное.
– Ну а ты кто, хрен с бугра? – пророкотал раскрасневшийся Морозов. – Или все-таки советский офицер? Карта у тебя есть – не потеряешься. Если монголы до рассвета не появятся – их проблемы. Одни охотиться поедем. Ты же не в первый раз егерем. Или чего боишься?
– Ничего я не боюсь, – пробормотал Воробей, – сам все сделаю. Деваться мне некуда.
– Вот и молодец! – похвалил Морозов. – Держи стакан.
Лёха присел с краю и стал слушать, как слегка захмелевший Викулов спорит с москвичами:
– Это как же так, все разом прозрели, что ли? Не понимаю я людей. При Сталине миллионы по лагерям гнили, в расстрельных ямах кости навалены кубометрами. Мой отец недавно свой дневник нашел в бумагах, который еще школьником писал. А там стихи. Я пару строк запомнил:
И нет добрее взгляда и ласковее рукТого, кто нам награда, отец, и вождь, и друг.
– Обычные стихи восторженного мальчишки, по тем временам – чего такого? – проговорил Валерий Павлович.
– Ага. Восторженного и благодарного, – кивнул головой Серёга. – Папа их в Казахстане писал. Его с моей бабушкой сослали после того, как деда, героя войны, расстреляли в сорок девятом. Они опять, как в блокаду, голодали в ссылке, картофельные очистки жрали. Вот что это? Мазохизм? Всеобщий психоз? Странный у нас народ.
– Н-н-не надо о нашем народе пренебр-бр… бежительно, один такой в мире, – заплетаясь, заметил Денис Владимирович. – Наивный он, как умственно отсталый переросток. Всему верит, что в газете прочитает или в телевизоре увидит. Управлять таким – одно удовольствие.
– Зря вы так, – не выдержал Марат, – умных людей хватает. Просто кто-то боится свое мнение поперек линии партии говорить. А кто-то руки опускает, не верит в изменения.
– Согласен, Денис Владимирович пургу несет, – лысоватый полковник поднялся, отечески положил руки на узкие плечи бессмысленно улыбающегося товарища. – И вообще, ему спатиньки пора. Сергей, проводите его до кунга.
Викулов увел карлика из палатки. Морозов заметил:
– Нам тоже лучше не засиживаться. Вставать рано. И много пить вредно, руки на охоте будут дрожать.
