Может, она тогда поняла, что выходит замуж?
Или тогда она лишь поняла, что завоевала парня, который будет совершенно искренне, лоб ко лбу, танцевать с ней под «Leather and Lace»? («Stay with me, stay-ay»)[42].
После этой песни Нил танцевал со своей матерью под «Moon River» (пел Энди Уильямс). Джорджи танцевала с Сетом, а Нил – с Хизер под «Both Sides Now» (пела Джуди Коллинз).
Первым свадьбу покинул Сет, едва проглотив кусочек торта, – торопился в аэропорт. Потом стали расходиться другие гости. Кто-то ушел в дом, чтобы не мешать молодым. А они, включив станцию, передававшую старую музыку, танцевали и танцевали.
До этого дня они никогда не танцевали. И после – тоже. По правде говоря, они и тогда нельзя сказать чтобы танцевали… Одной рукой Нил держал молодую жену за талию, другой – за шею. Джорджи положила ему ладони на грудь. Они раскачивались под музыку.
Конечно, это не было танцем. Они просто продлевали ощущение свадьбы. Запечатлевали у себя в памяти этот момент. Мы теперь женаты. Мы поженились.
Когда тебе двадцать три, ты еще многого не знаешь.
Ты не знаешь, каково это: когда другой человек вползает в твою жизнь и остается там. Ты не знаешь, сколько нитей свяжет тебя с этим человеком и как это будет ощущаться. Ты и думать не хочешь, что у вас с ним может встать вопрос о разводе. Разводиться через пять лет совместной жизни, через десять, через пятнадцать – это вызывает совершенно разные ощущения. Сейчас развод представлялся Джорджи чем-то вроде операционной, где они с Нилом лежат на операционных столах, каждый на своем, а команда врачей разъединяет их сосуды, успевшие стать одной системой.
В свои двадцать три Джорджи этого не знала.
Тогда, на заднем дворе, происходящее казалось ей величайшим днем ее жизни. Сейчас она так не думала. Тот день уже не казался ей судьбоносным днем, изменившим в ней все… вплоть до клеточного уровня. До ее ДНК.
Тот день. Тот вечер на заднем дворе…
Джорджи делала вид, что танцует. Она держалась за рубашку Нила. Они терлись носами.
– Ты моя жена, – сказал Нил.
Они оба засмеялись. Джорджи попыталась поймать зубами ямочки на его щеках, как будто это помогло бы ей их сохранить.
– Твоя, – сказала она.
Возможно, тогда ей что-то приоткрылось. Или пришло понимание: отныне все дальнейшие события в ее жизни будут неразрывно связаны с этим днем и с этим решением.
Нил был в синем костюме. До парикмахерской он добрался лишь накануне свадьбы, и там его подстригли слишком коротко.
– Твоя, – повторила Джорджи.
– Моя, – сказал Ник, стискивая ей затылок.
Сушилка отключилась.
– Я еще ни разу не влюблялась, – сказала Хизер. – Наверное, я какая-то бесчувственная.
Джорджи отставила пустую банку, потом сдвинула очки, протирая вечно усталые глаза.
– Откуда ты это знаешь?
– Я до сих пор ни в кого не влюбилась.
– Может, ты недостаточно часто заказываешь пиццу?
– Джорджи, я серьезно.
– А если серьезно, тебе всего восемнадцать. У тебя впереди предостаточно времени, чтобы влюбиться.
– Мама говорит, что в моем возрасте она уже трижды влюблялась.
– Видишь ли, наша мама по натуре влюбчивая. Наверное, у нее что-то с иммунной системой. Или с гормональной.
Хизер играла с завязками своей фуфайки.
– Я даже еще ни с кем не встречалась.
– А ты пробовала?
– Не хочу пробовать, – поморщилась младшая сестра.
– Пойдешь в колледж, там на тебя быстро обратят внимание.
– У тебя свидания начались еще в школе, – отстаивала свою точку зрения Хизер. – Скажи, а до Нила ты в кого-нибудь влюблялась?
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что мне надо с кем-то поговорить. Мама не тот человек.
– Поговори с подругами.
– Они такие же… незнайки, как я. Так ты до Нила влюблялась в кого-нибудь?
Джорджи задумалась. Был парень в одиннадцатом классе. Ей тогда вдруг показалось, что он для нее больше чем парень из соседнего класса. Через несколько дней это прошло. А потом был Сет, в которого она наверняка влюбилась бы, если бы не табуны его девиц.
– Знаешь, раза два или три мне казалось, что я влюбляюсь.
– Но с Нилом все было не так?
– С Нилом все было не так.
– А как ты узнала, что он твоя любовь?
– Я и не знала. Пожалуй, мы оба не знали.
– Постой! Нил знал. Он же сделал тебе предложение.
– Предложение – еще не все, – сказала Джорджи. – Ты встречаешь человека, влюбляешься в него и надеешься, что он и есть тот, с кем ты можешь вместе идти по жизни. Но как проверишь? В какой-то момент нужно принять решение и надеяться, что оно правильное.
– Ты очень странно говоришь о любви, – нахмурилась Хизер. – Может, у тебя все идет не так, как надо.
– Да, у меня все идет не так, как надо, – согласилась Джорджи. – Но мое отношение к любви не исключение. Многие люди того же мнения. Просто они об этом не говорят.
– Это что же получается, многие люди не знают наверняка? Они только надеются? Надеются, что их надежды окажутся реальными?
– «Реальные» – не совсем правильное слово. – Джорджи повернулась к сестре. – Это похоже… похоже на перебрасывание мяча. Вы надеетесь, что сумеете удержать мяч в воздухе и он не упадет. Это никак не связано с тем, любите вы друг друга или нет. Если бы не любили, то не стали бы и играть в эту дурацкую игру. Но раз вы любите друг друга, вы надеетесь, что сумеете удержать мяч в игре.
– Мяч – это метафора. Что она обозначает?
– Не знаю, – пожала плечами Джорджи. – Отношения. Брак.
– У тебя жуткая депрессия, – заключила Хизер.
– А тебя угораздило говорить о браке с женщиной, которую бросил муж.
– Он тебя не бросил, – возразила Хизер. – Просто поехал свою маму проведать.
Джорджи крутила в руках пустую банку из-под супа.
– Я жду, что ты скажешь… все это не напрасно… – заявила Хизер.
– Бессмысленных слов и так достаточно.
Они обе замолчали. В прачечную, еле держась на ступеньках, спустилась беременная мопсиха. Просто чудо, что она не скатилась кубарем. Джорджи вздрогнула и отвернулась. Мопсиха подбежала к ней и сердито затявкала.
– Понимаю. – Джорджи повернулась к собаке спиной. – Я тоже тебя не люблю.
– Она не на тебя лает, а на твою фуфайку, – подсказала Хизер.
