Перья цапли, которых, конечно, не оказалось, пришлось заменить перьями райской птицы, которые были не менее великолепными, и Гардения должна была признать, что, одетая в сверкающее черное платье, с роскошным бриллиантовым ожерельем на шее, ее тетушка выглядела восхитительно.
— Напрасно я отдала месье Жаку свой браслет, — нахмурилась герцогиня. — Я уверена, он одолжил бы мне деньги и так. Ну да ладно, у меня есть браслет поменьше, я надену его поверх перчаток. И вообще, так неудобно носить браслеты с лайковыми перчатками. Гардения поспешно оделась в элегантное платье из светло-зеленого шифона, затканное мелкими сверкающими весенними цветами. На ней не было никаких украшений, за исключением розовой бутоньерки, приколотой на груди, но ее отражение сказало ей, что она выглядит очень юной и хорошенькой.
Глядя на себя в огромное зеркало в раме из красного дерева, она в первый раз вспомнила о собственных несчастьях. До сих пор она была занята делами своей тетушки, к тому же чувствовала страшную усталость после бессонной ночи. И лишь сейчас, глядя на свое элегантное платье от Ворта, она поняла, что ей вовсе не важно, как она выглядит, поскольку лорд Харткорт не увидит ее. Никогда больше она не услышит его голос и не почувствует крепкое пожатие его руки.
Боль в сердце не прошла, она была как незаживающая рана, чувство отчаяния и тоски не покидало ее ни на мгновение, хотя она сознательно прогоняла всякую мысль о лорде Харткорте. Она пыталась ненавидеть его, но все равно любила.
Теперь, после всего, что прошлой ночью рассказала ей тетушка, она увидела, какая пропасть разделяет их. Впервые ей стало понятно, что имела в виду та дама на приеме, когда сказала, что ее тетушка является «королевой парижского полусвета». Она наконец поняла, какая четкая граница проходит между светом и полусветом. Единственным связующим звеном между двумя мирами были мужчины, которые могли свободно появляться в обоих. Что же касалось женщин, светские дамы жили за высокой оградой респектабельности, через которую нельзя было проникнуть посторонним.
Теперь, неожиданно повзрослев за эту долгую поездку, Гардения увидела, насколько она была глупа и бестолкова, когда не могла понять того, что люди говорили ей так явно. Она поняла, что лорду Харткорту не могло даже прийти в голову, что она не была такой же, как ее тетушка, что она не принадлежала к категории дешевых продажных женщин, часто посещавших Мабийон-Хаус, поскольку ни одна порядочная женщина не согласилась бы переступить порог этого дома.
Она не могла не догадываться, что с появлением барона и всех этих подонков, которые окружали его, положение ее тетушки сильно ухудшилось. Вначале тетя Лили, должно быть, общалась с довольно приятными людьми. Возможно, как говорила герцогиня, женщины были не прочь свести с ней счеты, но они никогда бы окончательно не изгнали ее из своего круга. Но когда она начала устраивать эти скандальные приемы, которые не только забавляли барона, но и были весьма полезным прикрытием для его шпионской деятельности, все было кончено. Лили Мабийон, несмотря на свой герцогский титул, была причислена к полусвету, и отныне лишь мужчины могли посещать Мабийон-Хаус.
На самом деле поведение лорда Харткорта было понятным и простительным, но Гардения до сих пор не могла забыть, как шокировали ее слова Генриетты, когда она наконец поняла, что именно он предлагал ей перед тем, как его содержанка подошла к их столику.
Усилием воли она прогнала мысли о лорде Харткорте. Позже у нее будет время, чтобы оплакать свою утрату, осознать, какой пустой и ненужной теперь будет ее жизнь лишь потому, что несколько мгновений она любила мужчину и верила, что он отвечает ей тем же. Теперь же она должна собрать все силы и помочь тете Лили. Она молила бога, чтобы барон не обманул их ожиданий и хоть как-то обеспечил им сносное существование.
Взоры всех присутствующих были устремлены на двух женщин, входивших в закрытый салон казино. Нельзя было усомниться в искренности приветствий, которые обрушились на тетю Лили со стороны мужчин, старых и молодых, стоящих вокруг столиков.
— Клянусь богом, ваше присутствие внесет оживление! — воскликнул один господин средних лет, и тетя Лили ласково похлопала его по щеке, прежде чем представить его Гардении.
Так быстро, что Гардения не успела сообразить, что происходит, тетя Лили оказалась возле столика, за которым играли в «железку». Она села за столик и, к ужасу Гардении, вытащила из сумочки хрустящие банкноты, полученные от месье Жака.
— Тетя Лили! — в отчаянии прошептала Гардения.
Герцогиня отмахнулась от нее.
— Не мешай мне, детка, — весело сказала она. — Терпеть не могу, когда со мной разговаривают во время игры. Иди найди себе какого-нибудь милого молодого человека, который предложит тебе что-нибудь выпить. Кстати, я выпила бы шампанского.
Один из служителей поспешно поставил сбоку от нее столик и принес бутылку шампанского в ведерке со льдом.
Гардения отвернулась Она почувствовала, что не в состоянии всего этого видеть. Она отошла к другому столику, глядя невидящими глазами на игроков в рулетку, но, словно притягиваемая магнитом, снова вернулась к тетушке.
С замиранием сердца она увидела, что герцогиня выигрывает: стопка фишек перед ней росла. Но с течением времени она стала уменьшаться. Она делалась все меньше и меньше, пока не исчезла совсем.
Герцогиня вынула еще немного денег из сумочки, и Гардения с ужасом поняла, что это последние банкноты, оставшиеся от того, что дал им месье Жак. Она хотела было вмешаться, но что она могла сказать?
Тетя Лили весело и беззаботно смеялась над тем, что говорили мужчины, сидящие по обеим сторонам от нее. Она послала еще за одной бутылкой шампанского.
Гардения сжала руки и принялась горячо молиться. Если уйдут и эти деньги, у них ничего не останется. Неужели тетя Лили не понимает?
Дрожь волнения охватила всех сидящих за столом. Напряжение было почти осязаемым, Гардения чувствовала его всем телом.
— Ва-банк, — это был голос герцогини.
Гардения не знала правил игры, но видела, что идет дуэль между ее тетушкой и темноволосым греком средних лет. Все напряженно вытянули шеи, но никто не нарушал тишины.
Гардения поняла, почему все молчат: в то время как перед греком лежала куча фишек, ее тетя еще ничего не поставила. Все напряженно ждали. Гардения увидела, как ее тетушка открыла сумочку, и, прежде чем затянутая в белую перчатку рука успела скользнуть внутрь, она уже знала, что там ничего нет. Затем жестом, великолепным и совершенно неожиданным, герцогиня подняла руки, расстегнула огромное бриллиантовое ожерелье и швырнула его на стол.
— Двадцать тысяч франков! — сказала она.
У присутствующих вырвался возглас изумления. Грек поклонился.
— Как пожелаете, мадам.
Он вытащил карты из колоды. Две герцогине, две себе. Герцогиня прижала свои карты к груди, чтобы никто не мог их увидеть. Грек вопросительно взглянул на нее, желая узнать, будет ли она брать еще. Она отрицательно покачала головой. Грек вскрыл свои карты.
