— Как все прошло? — с тревогой в голосе спросила Сабрина. Она целый день беспокоилась об Энни.
— Неплохо, — сказала Энни, потом, улыбнувшись, добавила: — Ладно… было довольно хорошо.
— Рада слышать, — с облегчением вздохнула Сабрина. — Я чувствовала себя так, будто отправила своего единственного ребенка в лагерь. Целый день нервничала. Боялась, что тебе там не понравится или кто-нибудь расстроит тебя. Что ты изучала?
— Презервативы, — сказала Энни и рассмеялась.
— Прости, не расслышала?
— По правде говоря, я забрела не в тот класс, после того как упала на обочине тротуара перед школой. Мы начали изучать шрифт Брайля.
— Расскажешь мне все подробно, когда я вернусь домой. Буду дома примерно через час.
Энни ушла из школы в начале шестого. Занятия проводились с восьми до пяти ежедневно, пять дней в неделю в течение шести месяцев. Это был интенсивный курс обучения.
Когда Энни вернулась домой, Кэнди все еще упаковывала вещи для поездки в Милан, и чемоданы стояли по всей ее комнате. Она уезжала на три недели, но после того как Сабрина утром отчитала ее, ограничила пространство для сборов своей комнатой, так чтобы Энни, войдя в дом, не упала, наткнувшись на чемоданы. И тут Кэнди увидела, что джинсы Энни продраны на коленях и намокли от крови.
— Что с тобой случилось? — с сочувствием спросила Кэнди.
— Ты о чем?
— Твои колени.
— Ах, это? Упала.
— С тобой все в порядке?
— Да, все в порядке.
— Как тебе школа?
— Сносно, — сказала Энни, потом, улыбнувшись, словно девчонка, добавила: — Откровенно говоря, было почти неплохо.
— Почти неплохо? — рассмеялась Кэнди. — Ты познакомилась с какими-нибудь парнями?
— Да. С одним парнем из моего класса, который по профессии дизайнер-график. Учился в Йельском университете. Он гей. А еще с директором школы, которому, наверное, около сотни лет. Вообще-то я пошла в школу не для того, чтобы знакомиться с парнями.
— Это еще не значит, что ты не сможешь их встретить, пока там учишься.
— Ты права.
Кэнди была довольна тем, как у сестры прошел первый день, и радовалась, что с ней ничего плохого не произошло. Все они решили, что первый день прошел вполне приемлемо. На следующее утро позвонила Тэмми, чтобы узнать, как дела, и после разговора у нее тоже отлегло от сердца. Сабрина поинтересовалась, удалось ли Тэмми решить ее проблемы.
— Не совсем. Добавилась еще не санкционированная профсоюзами забастовка. А также четыре сотни других проблем. Я держусь. — У нее была масса проблем, но она беспокоилась об Энни. Узнав, что сестры остались довольны первым днем учебы Энни в Паркеровской школе, она тоже успокоилась.
Сабрина надеялась, что это хорошее предзнаменование на будущее, и они в тот вечер отпраздновали это событие бутылкой шампанского.
Глава 18У Тэмми неделя выдалась хуже не придумаешь. Проблемы с актерами, проблемы с телевизионщиками, проблемы с профсоюзами и со сценариями. К концу недели она была совершенно измотана. И с каждым днем чувствовала себя все более и более виноватой в том, что находится вдали от сестер, которые стараются справиться с проблемами, возникшими после смерти матери. Отец, судя по всему, был в ужасном состоянии. Кэнди уехала в Европу на три недели, так что Сабрине приходилось со всем справляться одной. Она практически без чьей-либо помощи заботилась об Энни, пыталась хотя бы по телефону поддержать павшего духом отца, а при малейшей возможности навещала его и везла огромный груз в своей юридической конторе. Времени на Криса почти не оставалось. Он несколько раз в неделю ночевал в доме, но ей не удавалось даже спокойно поговорить с ним. Вся ответственность лежала на ее плечах. А Кэнди была слишком молодой и незрелой, чтобы оказывать реальную помощь. Ей был двадцать один год, но иногда она казалась двенадцатилетней или даже шестилетней.
Тэмми провела долгий уик-энд в размышлениях. Съемки шоу остановились из-за забастовки, и всем стало ясно, что они не возобновятся по той же причине еще, по меньшей мере, в течение недели. Профсоюз заявил, что бастующие могут держаться месяцами, а если так, то телевидение ждут огромные убытки. Но от Тэмми здесь ничего не зависело. Поэтому, она размышляла о собственной жизни, поглаживая у себя на коленях спящую Хуаниту, что всегда успокаивало, и к воскресному вечеру уже знала, как действовать. Решение далось с большим трудом. Пожалуй, так она не рисковала еще никогда в жизни.
В понедельник утром Тэмми договорилась о встрече во второй половине дня со старшим исполнительным продюсером шоу, а также записалась на прием к главе телевизионного канала на следующий день. Она хотела поговорить с ними обоими. Из уважения к ним и к себе тоже.
Когда Тэмми с мрачным видом вошла в кабинет старшего исполнительного продюсера, он, взглянув на нее, улыбнулся:
— Зачем так расстраиваться? Забастовка не может продолжаться вечно. Через пару недель все успокоится и войдет в свою колею. — Его слова были более оптимистичны, чем слухи, ходившие вокруг шоу.
— Надеюсь, все так и будет, — сказала Тэмми, усаживаясь в кресло. Она не знала, с чего начать.
— Кстати, выражаю сочувствие в связи с твоей утратой, — сказал он. Эту фразу она возненавидела. Ее всегда произносили механически, как будто для того, чтобы отделаться. Нечто вроде открытки с надписью «С праздником» или «С наилучшими пожеланиями». С пожеланиями чего? Для нее это была не просто утрата, а жизнь матери. И глаза ее сестры. Именно поэтому она и пришла сейчас в его кабинет. Это, конечно, не его вина. Он хороший человек и вполне приличный босс. И она любила шоу. Все это время оно было ее детищем. А теперь Тэмми пришла отдать его. Это было так же тяжело, как отдать своего ребенка. Она еще ничего не сказала, а на глазах уже выступили слезы.
— Тэмми, что случилось? Ты такая расстроенная.
— Так оно и есть, — честно призналась она, промокая глаза бумажным платком, который достала из кармана. — Мне не хочется этого делать, но я должна.
— Ты не должна делать то, чего тебе не хочется делать, — спокойно произнес он. Он понимал, что последует дальше, и пытался спустить все на тормозах. Но было поздно.
— Я пришла заявить об уходе, — просто сказала она и расплакалась.
— Тебе не кажется, что это чересчур, Тэмми? — тихо спросил он. С критическими ситуациями ему приходилось иметь дело каждый день, и он умел с ними справляться. Она тоже умела. Но сейчас Тэмми знала одно: ей нужно домой. Лос-Анджелес был ее домом со времен колледжа, она любила свою работу и свое жилье. Но еще больше любила своих сестер. — Ведь это всего лишь забастовка.
— Дело не в забастовке.
— Тогда в чем же? — Он говорил с ней как с ребенком. Тэмми была для него всего лишь еще одной доведенной до истерики женщиной, хотя к ней он относился с большим уважением. Подобное поведение было совершенно ей несвойственно.
