В одной из ближних хижин внезапно заплакал ребенок, и Малама спросила:
– И вот это дитя тоже погрязло в грехе?
– С того самого момента, когда этот ребенок появился на свет. Даже не так, Малама, с того момента, когда он был зачат, он уже был полностью погружен в грех. Он буквально утопал в смертных грехах, в пороках ужасных, вечных и неизбежных. Да, этот ребенок уже полностью испорчен.
Малама некоторое время обдумывала эти слова, а затем осторожно поинтересовалась:
– Но если твой бог всемогущ… – Тут она остановилась, вспомнив прежний ответ Эбнера, который ей понравился, и который она уже приняла, как истину. Малама начала рассуждать вслух: Бог установил грех, чтобы испытывать нас. Впервые за все время обучения Эбнер позволил себе улыбнуться:
– Да. Вы поняли правильно.
– Но что случится, Макуа Хейл, с этим ребенком, если он не будет спасен от греха?
– Он попадет в геенну огненную и будет вечно гореть в огне.
– А что случится со мной, Макуа Хейл, если я не спасусь от греха?
– Вы тоже будете вечно гореть в огне.
В травяном доме наступила тишина, и Малама переместилась на тапе, чтобы устроиться поудобнее. Она перекатилась на правый бок, подперла подбородок рукой и жестом пригласила Эбнера присесть рядом с ней на талу.
– На что похож этот огонь? – тихо спросила она.
– Его языки лижут вам ноги. Он разрывает ваши глазные яблоки. Он попадает в нос, он постоянно сжигает вас, но вы воссоздаетесь бесчисленное множество раз для того, чтобы огонь смог снова сжечь вас. Боль от этого огня ужасна, её не возможно описать или даже представить себе.
– Малама перебила учителя, негромко заметив:
Один раз я путешествовала вместе с Камехамеха к самому краю горящего потока лавы. И я стояла рядом с королем, пока он жертвовал свои волосы богине Пеле. Тот огонь ещё хуже, чем то, что мне довелось видеть?
– Гораздо хуже и страшней, Малама.
– Что же случилось со всеми добрыми гавайцами, которые умерли до того, как сюда прибыли вы, Макуа Хейл? Они теперь живут в вечном огне?
– Они умерли во грехе, Малама. И теперь они пребывают в этом огне.
Огромная женщина чуть не задохнулась от ужаса. Она убрала правый локоть, и голова её безвольно упала на тапу. Через несколько секунд она снова обратилась к Эбнеру:
– А мой добрый дядя, Кеавемаухили? Он тоже в огне?
– Да, Малама, он там.
– Навечно?
– Навечно.
– А мой супруг Камехамеха?
– И он пребывает в вечном огне.
– А тот ребенок, что с ним будет, если вдруг сегодня ночью он умрет?
– Он навсегда будет пребывать в том огне.
– А мой муж Келоло, который поклялся, что никогда не примет твою религию?
– Он будет вечно пребывать в огне.
– И я больше никогда не увижу его?
Никогда.
Жестокость, беспощадность этой доктрины была больше того, что Малама могла выдержать, и впервые за все время Алии Нуи почувствовала непреодолимую силу нового бога. Теперь ей становилось понятным, почему те, кто поклонялся этому богу, так легко побеждали в войнах, смогли изобрести пушки, и теперь стирали с лица земли целые деревни, принадлежащие разным племенам. И Малама начала всхлипывать: "О горе, горе мне!" Она думала и о своем добром дядюшке, и о великом короле, которые теперь мучаются в огне, и пытка эта будет вечной. Слуги, увидев страдания своей хозяйки, принесли ей новую прохладную одежду, чтобы облегчить её мучения, но Малама только отмахнулась от них и продолжала плакать, время от времени колотя себя в грудь. Наконец, она спросила:
– А могут ли те из нас, кто ещё жив, спастись?
Это был тот самый знаменательный вопрос, который когда-то больше всего тревожил самого Эбнера: "Могут ли быть спасены все?" Сейчас же он был поражен тем, что услышал его в точности из уст язычницы, поскольку именно в этом вопросе и заключался коренной принцип его религии. Эбнер, не спеша, заговорил:
– Нет, Малама, всех спасти нельзя. Есть люди, которым Бог заранее предопределил вечно гореть в огне.
– Ты хочешь сказать, что эти люди были приговорены к такой пытке ещё до того, как родились?
– Да.
– И для них не остается никакой надежды?
– Бог предопределил им жить во зле, и поэтому после смерти они будут вечно гореть в огне.
– О! – снова заплакала Малама. – Ты хочешь сказать, что тот малыш…
– Возможно.
– И даже я, Алии Нуи?
– Не исключено.
Эта страшная идея сильно потрясла Маламу. Такое понятие напоминало некую лотерею жизни и смерти. Женщине почему-то представился бог, швыряющий гладкую гальку в небольшое отверстие в скале. Иногда бог не попадал в это отверстие. Но ведь промахивался бог, а не камешек, то есть он пускал камешек мимо, если сам желал этого, иначе ни о какой промашке не могло быть и речи. Что касается гальки, он ведь был всемогущ.
И снова заговорил священник:
– Я должен признаться вам, Малама, что все, кто соскальзывает на путь зла, поступают так по воле Божьей, и не которые люди обречены гореть в огне уже с самого рождения. Это происходит для того, чтобы имя Господа прославлялось в небесах из-за их гибели. Да, это страшное решение, должен признать, но никто не может отрицать, что Господь предвидел все относительно каждого человека ещё до того, как создал его. И мы все живем согласно его божественному плану.
– Как же я могу быть спасена? – слабым голосом выдави ла Малама.
Лицо Эбнера просияло, и его душевный подъем передался плачущей женщине. Она почувствовала, что в её травяном доме присутствует и некоторое утешение, которое теперь никогда не покинет её.
– Когда Бог предопределил судьбу всех людей, – убедительно продолжал Эбнер, – великое сострадание руководило им, и тогда Бог послал к нам своего единственного рожденного сына, и только он, Иисус Христос, может спасти нас, Малама. Иисус Христос может войти в этот дом, взять вас за руку и под вести к прохладной воде. Иисус Христос может спасти нас.
– Иисус Христос спасет меня? – с надеждой в голосе спросила Малама.
– Спасет! – радостно воскликнул Эбнер, заключая огромные ладони женщины в свои. – Малама, Иисус Христос войдет в этот дом и спасет вас.
– Что же я должна сделать, чтобы спастись?
– Для этого требуются две вещи, Малама. Первая из них очень проста. Вторая – сложная.
– Расскажи сначала о простой.
– Вы должны встать на колени перед Господом и признать то, что вы совершенно испорченный грешный человек, и что для вас уже не остается надежды.
