Рыцарь помолчал, затем тяжело вздохнул.
— Хорошо. Я поговорю с Роуз, хотя сомневаюсь, что она станет меня слушать. Передашь через Саймона, где с ней встретиться и когда.
19
Сент-Шапель, Париж 30 мая 1302 года от Р.X.
— «Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, оживет, и всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовсе», — читал священник из Евангелия.
Роуз подняла глаза, продолжая держать голову опущенной. Льющиеся в витражное окно лучи утреннего солнца расцвечивали верхний придел часовни Сент-Шапель множеством красок. Ей казалось, она стоит в середине огромного драгоценного камня.
Она очень любила часовню. Но не за великолепие архитектуры и находящиеся там реликвии, а за возможность каждый день незамеченной наблюдать за предметом своего обожания. Подсматривать в замочную скважину удавалось редко. В опочивальне обычно находились другие камеристки. А таращить глаза на короля во время трапез в Большом зале было неудобно, могли заметить. Зато вот здесь, когда головы придворных смиренно опущены, ей никто не мешал жадно впитывать каждое его движение, каждый штрих. Это давало волнующее ощущение власти. Ведь она единственная видела короля в столь интимные моменты.
Из окон веял свежий весенний ветерок. Роуз переступила с ноги на ногу, довольная прохладой. Сегодня на короле был черный бархатный плащ. Солнце ласкало его рассыпанные по плечам золотистые волосы. Она не сводила глаз с открытых участков шеи Филиппа, давая волю воображению, наслаждаясь теплом его кожи, ее мягкостью. Как будто прикасалась к ней кончиками пальцев и губами. Такое случалось не раз и не два. Точнее, многократно. И порой превращалось для нее в мучение. Сердце начинало бешено колотиться, лицо вспыхивало огнем, все тело трепетало. Казалось, внутрь к ней проник целый рой пчел и жалил в разных чувствительных местах, о существовании которых Роуз прежде не подозревала.
Она перевела взгляд на широкую спину Жанны, туго обтянутую сапфирово-синим платьем, и ее грезы рассеялись. Густые черные волосы королевы были убраны в косички, которые Роуз утром заплела и заколола булавками. Пухлое плечо Жанны прижималось к Филиппу. Рядом с матерью стояли ее пятеро детей: тринадцатилетний наследник Людовик, затем Филипп, Шарль, Робер и черноволосая семилетняя красавица Изабелла, их единственная дочка. Роуз равнодушно оглядела детей и собралась было снова устремить обожающий взгляд на короля, однако, встретившись с пристальным взглядом стоявшего рядом Гийомом де Ногаре, опустила голову и простояла так до конца службы.
Первым из часовни вышел Филипп, следом его семья, затем избранные придворные. Замыкали процессию камеристки королевы и личные слуги короля. Когда Роуз была обычной служанкой, то посещала нижнюю часовню и трапезничала на нижнем этаже под главным залом. Это даже невозможно было сравнивать. Внизу под низкими сводчатыми потолками царил полумрак, а наверху свет и воздух. В ее сознании даже рай от ада отличался меньше.
Снаружи ярко светило солнце. Королева с детьми удалилась в апартаменты, а король остановился на балконе с Ногаре и Флоте. С ними находился королевский гонец в черно-алом одеянии. Проходя мимо, Роуз бросила взгляд на Филиппа — а вдруг посмотрит, — но король слушал гонца с озабоченным видом.
— Ты сказал, их зверски убили? — Филипп покачал головой. — Надо немедленно послать подкрепление на помощь остальным.
— Боюсь, вы меня неправильно поняли, сир, — смущенно проговорил гонец. — Весь гарнизон уничтожен. Из остальных там уцелел только один человек. Он добрался до Куртре и поднял по тревоге наших людей. Меня спешно отправили известить вас, сир.
— Как это случилось? — Филипп уперся руками в каменную балюстраду и повернул голову к стоящим в молчании министрам. — Как? — Он посмотрел на гонца. — Черт возьми, это же были воины! С мечами, доспехами, конями. Как же ткачам и мясникам удалось истребить четыре тысячи французских воинов?
— Некоторое время назад гильдии ткачей создали свое ополчение, — ответил гонец. — У них были споры с местной знатью. В ополчение вошли крепкие телом мужчины, их хорошо вооружили. Это они побили наших воинов в Брюгге. Все началось где-то перед полуночием,[19]когда большинство воинов спали. Спрятав оружие, убийцы двигались от казармы к казарме и стучали в двери. Когда им открывали, они врывались и требовали от каждого произнести два слова на их языке: «друг гильдии». Французу это выговорить трудно, и любого, кто говорил неправильно, убивали на месте. Наши воины были в одном исподнем и безоружны.
— Четыре тысячи! — выдохнул Филипп и посмотрел на Флоте. — Что делать, первый министр? — Он ударил кулаком по балюстраде. — Выходит, я поторопился бросать вызов папе, если не могу справиться с простолюдинами.
— Туда надо послать войско, сир, — сказал Флоте.
— Бунт во Фландрии только начинается, — осмелился подать голос гонец.
Все повернули к нему взгляды.
— Бойня в Брюгге воодушевила ополченцев. Их число сильно возросло. Когда я покидал Куртре, пришла весть, что они на пути к замку, где стоит наш другой гарнизон.
— Может быть, договориться с Ги де Дампьером, — спокойно произнес Ногаре. — Граф урезонит ополчение.
— Не следовало настаивать на оккупации Брюгге, — проговорил Флоте язвительным тоном. — Сомневаюсь, что он захочет теперь с нами договариваться. — Он посмотрел на Филиппа. — За нас уже все решили ополченцы гильдий, сир.
Филипп кивнул и негромко приказал:
— Направьте во Фландрию войско из Гиени и Артуа под командованием графа Робера. И я хочу, чтобы вы, Флоте…
— Сир… — заговорил Ногаре.
— Придержите язык, министр, — оборвал его Флоте, — когда говорит наш король.
— И отправляйтесь туда сами, первый министр, — продолжил Филипп, не обращая внимания на прозвучавший обмен любезностями. — Будете там моим наместником.
— Повинуюсь вашей воле, сир, — ответил Пьер Флоте с поклоном.
— Простолюдинам понравилось убивать безоружных воинов, — пробормотал Филипп. — Посмотрим, как они справятся с французской конницей. Дадим им отведать наших лилий.
Городские кварталы, Париж 4 июня 1302 года от Р.Х.
Роуз сдернула с головы чепец и откинула голову. Над всеми запахами рынка в липком воздухе доминировали навозная вонь и ароматы пищи. Сочетание, вызывавшее у нее приступы тошноты. Не обращая внимания на внимательные взгляды проходивших мимо мужчин, она двигалась дальше, обмахиваясь чепцом.
— Покрой голову!
Роуз повернулась и встретила взгляд Маргариты, самой старшей по возрасту камеристки.
— Тут так душно.
— Камеристке королевы не пристало так себя вести.
Роуз натянула чепец, оставив несколько выбившихся прядей.
