тут он замер.
С раннего детства Роберт чувствовал, что его сестра особенная. Было в Рейчел некое внутреннее качество, контакт с тайнами жизни, скрыто лежащими под достоверностью науки и географических карт. Это означало, что она легко могла заблудиться в реальной жизни. Но Рейчел была в определенном смысле поэтом, которого коснулась магия. И за это он любил ее и доверял больше, чем кому-либо. А сейчас его задачей стало охранять ее от опасностей. И этими опасностями были президент Мальстайн и его солдаты. Он должен делать свое дело, а остальное предоставить ей.
Роберт вернулся на свой наблюдательный пост возле щелочки между досками.
Он выглянул наружу. Вот Галочья площадь. Сейчас, ближе к вечеру, там было спокойно, серое небо постепенно тускнело. Отец любил читать там после работы и кормить птиц. Но это было до Мальстайна. Теперь все скамейки были пусты, лишь одинокий прохожий торопился домой до вечернего комендантского часа да несколько ворон и галок что-то выклевывали из земли. Все было тихим, безжизненным и унылым, какой стала теперь Брава каждый день. Неработающий фонтан, мертвые деревья, холодные серые фонарные столбы, охраняющие холодный серый город.
Но потом что-то произошло. Птицы внезапно насторожились и подняли головы.
Роберт не сводил с них глаз.
А потом птицы разом взлетели в разные стороны.
Роберт знал, что такое может означать лишь одно. Птицы испугались. Они ощутили что-то в сгущающихся сумерках. И то, что они ощутили, означало смертельную опасность для него и его гениальной сестры.
37. Врата
Что если я и есть ключ?
Я войду в замок врат которые нас разделяют
Я легко повернусь налево
Я почувствую как уступает металл
Я услышу как потрескивает дерево
И почувствую холод когда врата откроются
Теперь я могу заглянуть в Хинтерленд
А вот и ты
Почему же ты не приглашаешь меня войти?
Рейчел читала вслух тридцать первый сон. В комнате было тихо. Яркие краски иллюстраций Бенджамина Мейера ослепляли ее. Кора деревьев выложена сусальным золотом. Трава медянково-зеленая, цветы шафрановые и алые. Небо из ляпис-лазури. Но Рейчел не сводила глаз со слов. Одна ошибка или промедление могут погубить все. А у нее не было времени на вторую попытку.
Она дочитала сон и перешла к тридцать второму.
Кто скажет что жизнь – это не сон
И когда мы думаем что спим мы бодрствуем?
Рейчел ощущала, что ее тело начало тяжелеть. С каждым прочитанным стихом пульс замедлялся. Казалось, что пол понемногу отдаляется. Стены исчезали, хаос разгромленной комнаты отдалялся и тускнел. Она ощутила себя в своего рода пустоте. Она летела. Там были слова книги, но не сама книга, не шкаф, не бархат, не дуб, не пол, на котором шкаф стоял. Рейчел понимала, что должна испытывать страх, оказавшись настолько далеко от реальных вещей, комнаты редких книг, библиотеки и Роберта. Но страха она не испытывала. Она ощущала свободу. Она поняла, что испытываешь, когда избавляешься от всех тревог и мирских забот.
Она продолжила читать. И дошла до сорок девятого сна.
О эти минуты вместе
Ты и я и белые лилии
Во врата стучат
Но мы не будем слушать!
Рейчел смолкла. Ей казалось, что веки превратились в железные заслонки, которые вот-вот тяжело опустятся и сомкнутся. Но она знала, что должна прочитать еще один сон.
Она открыла пятидесятый сон, теперь надежно присоединенный к книге, словно его никогда не отрывали.
Теперь когда мы очутились здесь
Давай поклянемся
Жить в этом саду вечно
Произнеси слово
«Навсегда»
И ничто любовь моя
Даже смерть
Не сможет встать между нами
Мы будем жить
Вечные в этой земле снов
Рейчел уже приготовилась произнести две последние строки, но остановилась. Она услышала пение птиц и ощутила сильный аромат чего-то сладкого – меда или, может быть, лаванды?
Ощутила что-то теплое под ногами. И мягкое. Она посмотрела вниз. Зеленая трава, согретая солнцем. Короткая дорожка. Впереди деревянный шпалерник, увитый плющом. Со всех сторон каменные стены. Наверху синее небо. Солнце сияет, но не отбрасывает тени. Ветра нет. В кустах чирикают птицы. В воздухе густой аромат лаванды и роз. Врата открыты.
– Сад, обнесенный стеной, – прошептала она. – Я в нем.
Рейчел пригляделась и увидела что-то в углу возле куста белых роз.
Не что-то. Кого-то.
Женщину. В темно-сером одеянии. Босые ноги. Простая белая блузка. В руке горшочек с чем-то.
Женщина повернулась.
– Мама?
Джудит Кляйн улыбнулась дочери.
– Рейчел. Ты пришла. Как ты это сделала?
– Не знаю, мама. Долго объяснять.
Джудит улыбнулась, пошла по траве. Ее ноги не оставляли следов. Одежду не шевелил ветерок.
– Ты призрак, мама? Скажи, ты можешь меня обнять?
– Я могу сделать все, но только не обнять тебя, – пояснила она, улыбаясь. – Для этого ты должна произнести последние слова пятидесятого сна. Тогда я снова оживу и обниму тебя, как обнимала всегда. Смогу обнять Роберта. И твоего отца. И все будет так, словно ничего из этого никогда не происходило.
Рейчел кивнула, не зная, что сказать, и отчаянно желая ощутить материнские объятия.
– Мы еще не нашли отца.
– Найдете. – Мать снова улыбнулась. – О, Рейчел, как я по тебе скучаю. И по Роберту.
Она выглядела чудесно. Лицо, которое Рейчел в последний раз видела бледным и усталым, стало свежим и румяным. Она грациозно шагала по подстриженной траве. Птицы перелетали следом за ней, а аромат цветов как будто пропитал ее простые одеяния.
Рейчел знала, что у нее мало времени. Роберт охранял ее один, и, если заявятся солдаты, ему их не остановить.
– Мама, я должна тебе кое-что рассказать.
– Конечно, дорогая. Давай присядем.
Они сели на каменную скамейку возле кустов розовых и алых роз. Джудит держала горшочек, и Рейчел увидела, что в нем лепестки роз. Пахли они опьяняюще. Рейчел едва не теряла сознание. Она сделала усилие, сосредоточилась, вспомнила о своей цели и повернулась к матери.
– Мама, если я произнесу две последние строки, то смогу держать врата открытыми навсегда. И тогда мы сможем обняться вновь.
– Знаю, дорогая. И обещаю, что никому об этом не расскажу. Это будет нашим секретом.
– Но, мама, понимаешь, в чем дело, если я буду держать врата открытыми, ими сможет воспользоваться и кто-то другой. Нехороший человек.
Лицо Джудит изменилось. На небе появилось облако, отбросив тень. В саду похолодало.
– Кто?
– Чарльз Мальстайн.
Лицо Джудит потемнело. Рейчел посмотрела матери в глаза.
– Мальстайн умирает, мама. Но ему известен секрет книги. Он хочет жить вечно. Проходить через врата, когда захочет. Если я не уничтожу книгу, никто ему не помешает это сделать.
– Как он узнал? – спросила мать с глубокой печалью.
– От молодого человека. Одного из семьи Мейеров.
– Вальтер, – кивнула Джудит. – Твой отец говорил, что у него мятущаяся душа.
Рейчел внезапно ощутила невыразимую печаль. Ей хотелось обнять маму, но она не могла. Мышцы ей не подчинялись. Они сидели на скамье. Лицо Джудит словно застыло. По нему пробежала легкая гримаса боли. Она кашлянула.
– Мама?
– Все в порядке, Рейчел.
Джудит улыбнулась, но с некоторым усилием. И мягко произнесла:
– Так что ты собираешься делать?
– Не знаю, – ответила
