Оставались другие пути, не совсем дипломатические.
Дарлан был в ярости. Дерзкое требование посланца де Голля, пулею просвистевшее мимо него, как мимо пустого места, со всей ясностью продемонстрировало, что земля, словно палуба в шторм, уходит из-под ног адмирала. В раздражении и гневе он потребовал, чтобы оскорбивший его переговорщик немедленно покинул Алжир. Симптоматично, что американцы, зорко наблюдавшие за развитием ситуации, поддержали желание Дарлана и посоветовали Франсуа срочно уехать. Что и было исполнено.
А назавтра после его отъезда адмирал Дарлан был убит. Однако графу Парижскому не удалось захватить власть – место покойного адмирала незамедлительно занял генерал Жиро.
В этой истории остается немало белых пятен и загадок, и в первую очередь возникают вопросы: кто дал команду устранить адмирала? Почему британские спецслужбы поддерживали формирование и обучение боевого отряда Анри? Еще загадочней звучит другой вопрос: зачем американцы настоятельно порекомендовали моему старшему брату уехать? Не берусь утверждать, но охотно допускаю, что рекомендация тянулась корнями к разведкам союзников; там, вполне вероятно, догадывались, что ждет несговорчивого Дарлана. Окажись Франсуа в Алжире в тот роковой час, подозрение неизбежно и неотвратимо пало бы на него, а через него и на самого де Голля. И это подозрение забрызгало бы кровью и грязью репутацию фаворита в гонке за политическую власть в освобожденной Франции. Повторяю: не берусь утверждать, но допускаю.
А наш брат Анри, который в трех североафриканских департаментах чувствовал себя как дома где-нибудь во французской Нормандии или Гаронне, никуда не собирался уезжать. В чем угодно Анри можно было заподозрить, но не в наивности: он тщательно просчитывал и взвешивал свои действия. После того как двадцатилетний монархист Фернан Бонье де ла Шапель дважды выстрелил в адмирала Дарлана и был схвачен на месте покушения, Анри оставалось недолго ждать: обученный и вооруженный своим куратором, Фернан на следствии дал на него показания, мой брат был арестован и заключен в тюрьму. Фернана Бонье ждала горькая судьба: после скомканного разбирательства он был по старинке приговорен к немедленному расстрелу. Тщетно юный герой ожидал в своей камере вмешательства «больших людей» и спасения от гибели, казнь состоялась ранним утром следующего дня.
Версия смерти Дарлана от руки монархиста-одиночки устраивала всех: Эйзенхауэра, который был благодарен адмиралу за прекращение огня со стороны французских войск, но подвергался острой критике в США за союз с бывшим соратником нацистов; Черчилля – по той же причине; Жиро, внезапно выдвинувшегося на авансцену; де Голлю, который теперь мог наконец создать на французской земле правительство Франции.
А истинный герой, разыгравший этот «алжирский гамбит», наш брат Анри, сидел за решеткой, и все мои обращения к де Голлю – выпустить Анри из-под замка – не возымели на генерала ни малейшего действия: он оставался непреклонен. И только просьба Франсуа, вернувшегося в Алжир полгода спустя после убийства Дарлана, принесла свои плоды: Анри, действовавший, как уверяли слухи, по согласованию с нашим старшим братом и даже им профинансированный, был немедленно освобожден и вышел на свободу. А де Голль, раз и навсегда избавленный от докучливого адмирала, продолжил свой тернистый путь к верховной власти. Он и генерал Жиро под давлением американцев и англичан даже обменялись в Касабланке рукопожатием в знак тактического примирения – до той поры, когда де Голль путем нехитрых манипуляций окончательно отжал преемника покойного Дарлана от власти и списал его в запас.
В начале лета, когда зацвели каштаны и пышно зеленели платаны на парижских бульварах, мне пришел вызов: срочно лететь в Лондон, причем не одному, а с остальными руководителями Сопротивления – Френэ и Леви. Я очень быстро получил подтверждение своим догадкам: де Голль со своей командой перебирался в Алжир. Он собирал Консультативную ассамблею, представлявшую собой некое подобие парламента, и из членов этой ассамблеи хотел подобрать комиссаров – свой кабинет министров – впервые на французской территории. Мне надлежало, не теряя времени, лететь в Алжир и присоединиться к генералу.
Итак, в июне 1943 года де Голль и его Национальный комитет переехали во французский Алжир. Один переезд, как справедливо уверяет народная молва, равен двум пожарам. Я был уверен, что на первых порах де Голлю придется в Алжире куда сложней в решении поставленных задач, чем в уже обжитом, привычном Лондоне. Наши прежние французские внутренние раздоры и распри расцвели в Алжире пышным цветом, как розы на ухоженной клумбе. Здесь были представлены, пожалуй, все без исключения политические реки, ручьи и ручейки – от католиков до коммунистов, от республиканцев до монархистов. Те, кто рассчитывали занять лидерские позиции в послевоенной Франции, здесь обосновались и представительствовали, и эта суета создавала ощущение политического хаоса, знакомого по тридцатым годам. Каждый по мере сил тянул одеяло на себя, приводя тем самым конкурентов в совершенную ярость и неистовство. А что творилось под одеялом, об этом лучше и не гадать. Может быть, об этом догадывались союзники, внимательно следившие за происходящим в Северной Африке и не оставлявшие попыток влиять на ход событий, но возможно, и они были далеки от разгадки. Естественно, все действующие лица преувеличивали свои силы и общественную значимость – а как могло быть иначе в такой мешанине? Самое время пришло появиться новой, сильной фигуре, которая, расчистив для себя место, смогла бы так или иначе покончить с раздраем в борьбе за воображаемую власть, консолидировать общественные устремления и занять главенствующее место на сцене. Такой фигурой стал вошедший, как нож в масло, в эту шекспировскую обстановку лидер «Свободной Франции» генерал Шарль де Голль. А другого и не было, сколько ни вглядывайся.
Почти сразу после приезда в Алжир у меня состоялся с генералом напряженный разговор. На встрече поздно вечером де Голль предложил мне возглавить в его кабинете комиссариат внутренних дел. В область моих полномочий должен был, разумеется, войти не только алжирский берег, но вся территория Франции, с ее своевольными подпольными движениями. И не столь важно, втолковывал мне генерал, что сегодня в силу сложившейся военно-политической обстановки я не смогу не только сполна, но даже в значительной части осуществлять функции, входящие в сферу деятельности моего ведомства. Важно другое: чтобы с того часа, когда власть перейдет к нам, я был готов безукоризненно исполнять свою миссию, а мой комиссариат – осуществлять возложенные на него функции.
– Я не справлюсь! – возражал я, подавленный непосильным грузом обязанностей, которые де Голль намеревался возложить на мои плечи. – Мой характер… Я не смогу!
– Сможете! – с полным пренебрежением отвел мои возражения генерал и взмахнул рукой, как будто наносил сабельный удар противнику. – Только взяв в свои руки внутренние дела, вы сможете реально помочь своим друзьям-подпольщикам; а начав чистить муниципалитеты, полицию и жандармерию от старых вишистских кадров тут, в Северной Африке, продолжить эту работу, когда мы вступим вместе с союзниками на землю метрополии! Именно в этой роли, именно вы принесете максимальную пользу нашей родине.
