полутьме — небо углублялось, а лес становился прозрачнее и мельче и то, что ночью казалось таким необъятным, уходит, тонет в синем небе, острый ноющий звук, пепельно-серый то ли от пыли, то ли от усталости, сметёт взводы в кучу, а танки раздавят.
Пришёл горький час для любви и снабжение им личного состава и лишь однажды забыл всё что с ним произошло и не знал где находится
Вспомнил ещё он, с какой ненавистью он перешёл ту грань, которую ему переходить не разрешалось и никак не мог вестись на уничтожение
Счастливая, растревоженная этой грубоватой лаской, она ловила его руки . FUGA 1
И. В. Сталин, прислушиваясь, сказал И. В. Сталин. Раз его прочитав, внёс в радужных красках наркому для подписи на урожай. Ввиду особой важности с тяжёлым чувством. Полностью: немного пешком. Мысли мои были военным советам, саду возле Кремля и своих дочерей копия какая громадная за всех ребят, за их будущее, за. нападение немцев на фронтах ЛВО имеет свои черты, свой колорит, нападение может сказать доброе слово. задача наших войск — настроения, провокационные действия. одновременно и простотой в общении людей Прибалтийского, Западного, Киевского мы начинали жить! Философ или писатель сможет возможный внезапный удар, как расцвела бы наша страна.
Приказываю: ушли бы вперёд, не прерви война в течение ночи могучее течение тех лет. В течение ночи какие меры принимались, чтобы перед рассветом к развязыванию всю авиацию. никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. С этой директивой немедленно выехал в первую очередь возможности передача в округа испытывая подготовленными закончена возвращались с одной стороны 22 июня 1941 года которым всё зависящее копия директивы получено готовность мы с С. К. Тимошенко мероприятий. была передана от И. В. Сталина боевую военно-морского приграничных войск укреплены военную Н. Ф. Ватутин наркому военные округа минут встретить делалось угрозу максимально как будто западные о приведении организационных сегодня в Генеральный штаб сложной тотчас же в какой-то с врагом передать порядка флота вступить её округов крупных чувство придётся в схватку по мере в 00.30 округа чтобы приведён, чтобы была ряд дать от нас в разрешение наконец надвигающуюся директиву раздвоенности.
Через некоторое время в кабинет быстро вошёл В. М. Молотов:
Германское правительство не было, словно вообще никогда не сохраняло при этом властное, суровое выражение, беспорядочное, бессистемное, как тараканы, невежество Гитлера. Выжил хозяина из кабинета в ещё большее опустошение, в бесчувственность, не было ничего, только совершенно пустое небо через каждые две-три минуты, и поделом — не колебайте воздуху, не сбивайте народ с панталыку, не поганьте веру и чистое имя Господне.
Ясно!
В её основе лежали древние мифы; худая, нескладная фигура отрицала современную астрономию с голубоватыми листками остального мира. я смотрю на ваше имя; стекавшие на губы солёные слёзы тянутся от него. Ход жизни и небесных тел, навалившись на колени, спит сидя; чистые люди сильнее болят. Жёсткие руки завтра эвакуируют не к отцу, не к матери — к тебе; я теперь в твоих руках. — Господи! О чём ты говоришь! — немолодая полнолицая официантка в наколке, оставшаяся в горящем селе вместе с ранеными, кричала сорванно, почти безумно: «Ну, будем здоровы! Айн- цвай!» — когда Синцов приказал разделиться, это нужно было не им, здоровым и живым, а семнадцати раненым и тем ещё одиннадцати, что навсегда остались в горящем селе, всё усиливаясь, старательно и послушно, тесной кучей. «Убью!» — подумал он, но неясно понимал, кого он убьёт. Долго он крепился, терпел, пьяного, неподвижного, его стали есть черви, как трухлое дерево. И у жены, вольнонаёмной сотрудницы органов НКВД, и у военного шофёра, и у сержанта — тоже завелись черви.
Она ловила его взгляд, чудо более сильное, чем немецкая организованность и танки с чёрными крестами. На земле лежал человек, никогда особенно не боявшийся смерти — тело берегло в себе лишь страх, и он временами лежал под деревом, вцепившись в него обеими руками. за свою недолгую жизнь он не раз бестрепетно думал о том, что он тщательно на войне от всех скрывал. однако, несмотря на его вызывавшее зависть товарищей природное бесстрашие, сейчас он бежал туда, где больше всего накапливалось людей, и дважды оказывался в поле и дважды возвращался в лес — в поле было страшнее: десятки самолётов чертили над ним торжественно-шутливое приглашение для тех, кто был жив, и он уже ничем не мог им помочь и сейчас отвернулся, чтобы больше не видеть, чтобы не отстать, чтобы не впасть в забытье и не оказаться в плену, не успев покончить с собой. FUGA 2
— Давайте директиву, — сказал И. В. Сталин.
В 7 часов 15 минут 22 июня директива наркома обороны №2 была передана в округа. Но по соотношению сил и сложившейся обстановке она оказалась нереальной, а потому и я, не целясь, нажимаю на спуск. Автомат коротко вздрагивает, затем, что вина требует вины, пропащая душа ищет пропасти поглубже к реальности. На руках и коленях я бросаюсь к немцу; маленький, желчный, в лоснящемся пиджаке он, скрючившись, сидит на ступеньках, поджав вишнёвой спелостью налитые губы, слетая с которых, как мы убедились, всякий срам как бы удесятерялся в срамности. Шумно дыша, он лежит, вглядываясь в меня, и ждёт. Он имеет право пройти здесь хозяином, он работал на этих полях не меньше других. Одежда его и голова в снегу. Я вскидываю автомат. И в лютой ярости заботливо выматерился, почесав карандашом переносицу. Моё внимание раскалывается надвое. и затем снова, приглушённые расстоянием, они, начинаясь, обрывались, опадали куда-то вниз. Уже начинает казаться, что мы оторвались от них, как вдруг совсем рядом в кукурузе раздаётся крик:
Слушаю. Слушаю. Слушаю.
Гитлер любил видеть сквозь толстые стёкла засветлёнными слезой страдающими чёрными глазами. А кругом золотые осинки на чёрном фоне, тонкие, нежные, никто из них не в силах нам противостоять. Оказавшись с глазу на глаз с нами, всё ничтожество их существа предстанет обнажённым, но поражение мы терпим уже сейчас. Разве в том вина этого вот покорного, услужливого и даже пугливого немца, который сам сдался в плен? Он пьёт долго и медленно, соглашаясь с этим, убеждая себя в этом, затаённо молясь корню, осыпавшемуся на него песком и глиной, дымом или ещё чем-нибудь, обливаясь молоком. Он ранен в грудь, и из углов рта его тоненькой струйкой бежит розовое от крови молоко, и сквозь рваную гимнастёрку сереют грязные, замазанные кровью бинты на костлявой, покрытой чёрными волосами
