меня в недоумении. А чего приходил-то? Предупредить насчет Щелокова? Поругать за Суслова? Посмотреть на мою реакцию? Был он в курсе особенностей той терапии в январе? И ожидал другого эффекта? Вот не знаю. Странный визит и совсем непонятный разговор. Надо сбегать в магазин, купить пару коробков спичек. Буду раскладывать ёжиков и собачек, как советский разведчик Штирлиц. И размышлять, когда я шею сломаю с такими обстоятельствами. Может, и правда послать их всех в жопу да рвануть за границу? Как же они все надоели со своими подковерными играми.
* * *
Сколько заболеваний могут привести к жалобам типа «трудно дышать»? Правильно, нет им числа. Но погрузились, поехали. На месте узнаем, что там. И возраст почтенный, семьдесят пять, на покой бы. Хотя некоторые и постарше собираются страной рулить, причем не Лихтенштейном каким-нибудь. Мою встречу с самим Чазовым никто не комментировал. Да и не до того вдруг оказалось. Валентин рассказывал, что с ним случилось, когда он в другой смене две недели отработал.
– Утесова хоронили, – начал он рассказ. – Девятого числа еще.
– В Каретном ряду? – уточнил Геворкян. – У него же дочка умерла в конце января, наши ездили.
Да тут книгу писать можно, «Как мы закрывали глаза знаменитостям». Жаль, издать не дадут еще лет десять. Зато при перестройке ушлые товарищи откроют заслонку в канализации, потоком попрут кремлевские жены и любовницы генсеков. Но из ЦКБ вроде никто скандальных мемуаров не писал. Или я их не помню просто?
– Да, дома у него. Смерть до прибытия. Мы пока домчались, поздно было. Одна домработница была.
– Сколько же стукнуло ему? – спросил я.
– Восемьдесят шесть, – ответил Валентин.
– А жена? – не унимался Авис Акопович. – Он же женился в прошлом году буквально, говорят, из загса домой к нему ездили.
– Не, не было никого. Может, вышла куда. Да мы и недолго были, смерть зафиксировали и уехали.
Мужик на вызове представлял собой студенческое пособие. Вот так – один раз увидел и на всю жизнь запомнил. Он сидел, бледный, покрытый крупными каплями пота, со вздутыми венами на шее, и пытался вдохнуть. А у него почти ничего не получалось. Понятное дело, губы синие, руки трясутся. Вокруг курсировала, скорее всего, домработница. Уж очень непохожа она была на контингент, не видно в ней чувства собственного величия. Впрочем, иной раз клиент и вовсе как забулдыга выглядит, а на стене портрет с таким количеством наград, что и Ильичу завидно стать может.
– Поскользнулся Кирилл Дмитриевич, упал, – объяснила она. – Вроде и несильно, а вон как заплохело. А я же предупреждала, что пол мокрый, что осторожно… Ой, беда… А я «скорую»…
Ее уже никто не слушал. Все и так понятно: при падении разорвалось легкое, сейчас воздух из него в плевральную очередь фигачит. Пневмоторакс называется. И чем больше он пытается вдохнуть, тем хуже, потому что легкое спадается сильнее с каждым вдохом.
Мы с Валентином в четыре руки быстро сняли рубашку и майку. Ну вот она, ссадина на правом боку. Вроде даже и перелома нет. Хотя в таком возрасте… Иной раз и делать ничего не надо, особенно если эмфизема есть. Вдохнул чуть глубже, и получай. Давление упало, девяносто на пятьдесят, наверное, точно я не усмотрел, а устно мимо ушей пропустил. Зато пульс сам посчитал, ровно сто двадцать в минуту.
– Дренаж? По Петрову? – сказал я Геворкяну, доставая шприц-двадцатку и новокаин.
Авис Акопович вдруг наклонился и тихонечко спросил:
– Сам сделать можешь? Потом объясню.
Я кивнул. Ничего сложного нет, если знать, что и куда совать. Я знал.
Поехали. Нашел третье межреберье, как раз над соском. Некоторые делают это чуть выше, во втором, но мне не нравится, тут свободы действия больше, что ли. И методика это не запрещает. Помазал кожу спиртом двумя шариками, такое добро экономить нельзя. Кстати, пить медицинский спирт можно только с глубокой безнадеги, потому что это технарь в чистом виде, и никто его на содержание метанола и сивухи не контролирует.
А дальше всё просто: новокаин под кожу, клиент тощий, у него это сразу за более глубокие слои пошло. Подождать бы пару минут, пока подействует, но некогда, мужик реально задыхается. Потерпит. Втыкаю иголку перпендикулярно к коже и по верхнему краю ребра. Прошел пару сантиметров буквально, и вот оно, чувство проваливания. На месте. У нас дренаж не стационарный, только до больницы довезти. Так что обычной инъекционной иглой делаем, этого хватит. Теперь подсасывай воздух и выпускай, заткнув пальцем отверстие канюли. И эффект прямо на глазах наступает.
Раздышался дед, порозовел даже слегка. Вены на шее спались чуток. Пульс пореже, а давление – сто на шестьдесят. Можно и везти.
Сдали пациента в приемное, вышли на улицу.
– Спасибо, Андрей, – сказал Геворкян.
– Да не за что, – ответил я. – Нормально всё.
– Просто у меня как-то на установке подключички катетер легкое продырявил. Давно, на старой работе еще, – начал объяснять доктор. – Замяли, решили, что не виноват. С тех пор прямо сам не свой, если в грудную клетку лезть приходится. Головой понимаю, а руки ходуном ходят.
– Да не стоило и переживать, вместе же работаем.
* * *
От выездной комиссии я ничего плохого не ждал. Не, ну не пустят меня, и как это будет выглядеть на награждении? Лауреат не приехал, потому что не знал имена членов ЦК компартии ФРГ? Шутка, в этой стране компартия отсутствует. То появляется, то исчезает. Последний раз два года назад распустили. Но про какого-нибудь Карла Либкнехта и Вильгельма Телля, тьфу ты, Эрнста Тельмана, могут спросить. Смотрел я, конечно, про всех этих ленинских дружбанов, но очень по верхам. Расслабился.
Мероприятие в актовом зале ЦКБ организовали. Саму комиссию я не видел, когда подошел, они внутри уже сидели. Поздоровался с Морозовым, раскланялся с шапочно знакомыми докторами, выжидающими своей участи. Больница большая, ученых здесь обильно, откуда еще по заграницам ездить, если не отсюда?
Вроде как настрой у вершителей судеб хороший, долго никто не задерживался. Минут пять – и на свободу с чистой совестью. Я даже Игорю Александровичу анекдот рассказал для поднятия боевого духа. Когда парочка в аптеку пришла, просят вазелин и противозачаточные. Аптекарша им баночку вазелина дала, ищет в ящике таблетки. Найти не может никак, поворачивается и спрашивает: «А зачем вам противозачаточные хоть?»
Не к добру меня веселье разобрало, как чувствовал. Вызвали, зашел. В скромном костюмчике, белая рубашка, галстучек. Подстригся на прошлой неделе. Ничего не предвещало, короче. А комиссия… Их, блин, в кино снимать можно, в самой гнусной антисоветчине. Народ будет плеваться и ненавидеть нашу страну. Тетки в кримплене, старые коммунисты в потертых пиджаках
