эмоциях, но Илия не держался вовсе – он падал, и его падение было непреднамеренно беззвучным.
А потом Лесли оправилась, Илия проводил ее до покоев, в которых нашелся огромный букет белых лилий в голубой коробке. Лесли растерянно смотрела то на цветы, то на сына, Илия обернулся к слуге, маячившему у дверей, и тот показал ему какой-то листок бумаги и извиняющимся тоном объяснил: «Последняя воля, простите, было велено…» Илия поднял руку, останавливая его. Лесли была сама не своя в траурном кружеве – оно пожирало ее живую, сияющую красоту. Королева выглядела настолько обессиленной, что, казалось, снова рухнет. Оставшись вдвоем с матерью, Илия слушал, как она тихо воет ему в грудь, сквозь слезы читая письмо, найденное в коробке. Наконец она всунула его Илии в руку и погладила тыльную сторону ладони.
– Хочешь, чтобы я прочел? – осторожно спросил Илия.
– Да, – в слезах шепнула она.
Тогда-то у Илии и получилось заплакать. Бегая глазами по строкам, он забывал о Великом Лисе и снова видел отца, который писал:
«Моя прекрасная княжна, лучшая из женщин Абсолюта! Мне жаль, что тебе приходится читать это письмо. В жизни я принял множество решений, но самое верное, единственное, в котором я не усомнился ни разу, было о нашем союзе. Я благодарен тебе за доверие в его начале, за любовь, что ты отыскала для такого педанта, как я, и за все, что ты принесла в наш дом. За всю жизнь я бы не расплатился с тобой за одного только Илию. Я совершал поступки, которые отнюдь не красят дворянина, но сделаны они были во благо Эскалота и нашей семьи. Узнав о них, прошу, не осуди меня строго. Я не был рыцарем, однако судьба одарила меня Прекрасной Дамой, которая заслуженно стала королевой нашего Эскалота. Так живи отныне во дворце, при сыне, а не запирай себя в холодном склепе и одиночестве. Ты больше ничего не можешь сделать для меня.
С любовью,
Твой Вильгельм.
P. S. Не надевай черный, который тебе так претит».
Когда Лесли заметила, что он дочитал, она забрала письмо, подошла к секретеру, открыла ящик, запертый на ключик, и положила внутрь бумаги, разгладив их. Провернув ключ, она не стала его вынимать из замка, и просто отошла к шкафу, опершись на полку. Лесли печально смотрела на свое мутное отражение в стеклянных дверцах, а потом начала лихорадочно сдирать с себя серьги из черного жемчуга, отливающего старческим перламутром. Она бы в жизни не надела подобное, если бы ей не было наплевать. До этого момента ей и было – но теперь она шарила по оборкам на платье, тянула ожерелье так, что застежка впивалась в затылок и царапала его до крови, но нить была прочна и никак не рвалась. Королева кричала: «Я ненавижу черное!»
– Мам! – Илия бросился к ней, заключил мать в объятия и не дал ей себя истязать.
– Ненавижу черное! – плакала она еле слышно.
Илия нянчил ее, как ребенка, успокаивая. Когда Лесли перестала вырываться, он отвел ее к кровати, усадил на край, осторожно снял жемчужное ожерелье, отложив его в сторону, сказал: «Я сейчас позову фрейлин. Они помогут тебе переодеться. Все хорошо – не нужно носить черное». Лесли согласно кивнула и смиренно уткнула взгляд в подол. Илия пригласил девушек, повелев им заняться его матерью и постоянно держать королеву в поле зрения, но соблюдать нужную дистанцию. Он не мог отдать ей все свое время, как бы ни хотел.
Дела нагнали его прямо в коридоре, они поджидали его любопытными носами и вытянутыми шеями придворных на каждом углу. За широким шагом короля едва поспевал Первый Советник.
– Ваша Истинность, только что прибыл лорд Эвонхилл, единственный выживший из дипломатического корпуса. Нам надо срочно с ним…
– Как единственный?! – зло спросил Илия и резко остановился, отчего семенивший рядом Первый Советник наступил ему на ногу и несколько раз извинился.
– Еще раз простите! Я думал, вы знаете, что вместе с лордом-отцом короля казнили еще пятерых делегатов… Право, я не…
– Хватит, – отвернулся Илия. – Идемте же к лорду.
Он сидел с чашкой горячего бульона и в потрепанной одежде. Пахло от дипломата тоже скверно. Все указывало на то, что он какое-то время просидел в тюремной камере и прибыл прямиком во дворец с докладом, минуя душ, кровать и гардероб. Завидев короля, он торопливо отложил еду и поднялся, но Илия попросил его не беспокоиться об этикете. Усевшись напротив, король указал на бульон и свежие булочки и предложил:
– Прошу вас, ешьте.
Дипломат проглотил голодную слюну, взглянув на надкушенную им булку, и ответил, что должен сначала все рассказать Его Истинности.
– Тогда я выслушаю вас, даже если будете говорить с набитым ртом, – настоял Илия, подвигая к нему тарелку.
Секунду поколебавшись, лорд Эвонхилл принялся за еду. Илии показалось странным, что он так оголодал.
– Прошу прощения, милорд, что о вас должным образом не позаботились в дороге.
– Ваша Истинность, будьте уверены, еду мне предлагали, но я опасался ее принимать до встречи с вами, – ответил он, жуя.
Король нахмурил брови. Потом взглянул на маячившего за его спиной Первого Советника и приказал: «Джентльмены, прошу всех оставить нас с лордом Эвонхиллом наедине». Первый Советник собрался спорить, но мрачный взгляд Илии остановил его препирания. Когда в кабинете остались только двое – король и дипломат, – Илия спросил:
– У вас были причины для опасений?
Дипломат жевал, кивал, отряхивал руки и по привычке вытирал их о салфетку, чтобы не испачкать чашку маслом, которым смазывали сдобу. Это выглядело странно: лорд Эвонхилл выглядел достаточно грязным, чтобы бояться оставить следы сливочного масла на бульоннице, но это и называлось этикетом.
– Я исполняю последнюю волю министра, – дипломат отхлебнул из чашки, откашлялся и продолжил: – И я сожалею.
Увидев очередную склоненную голову за последние двое суток, Илия запротестовал:
– Вы не виноваты, что живы. Хорошо, что выжили хотя бы вы, – процедил Илия, играя желваками на скулах. – И все же я должен спросить…
– Что угодно, Ваша Истинность.
– Вы видели казнь?
Сквозь забрало век едва проглядывали зеленые зрачки. Илия смотрел как коршун – он бы сам не узнал свой взгляд. Он будто летал по Абсолюту и собирал ярость, которую намеревался обрушить на Великого кесаря.
– Сир, весь дипломатический корпус расстреляли, а министра казнили через отрубание головы.
– На гильотине? – Илия сам не знал, откуда столько желания узнать подробности, и что ему с ними делать.
– Нет, как он и пожелал – рубили мечом, – ответил лорд
