Мы могли себе позволить такие траты, и, похоже, эти сеансы на какое-то время стабилизировали ее состояние. Она объявила, что хочет бросить работу и целиком посвятить себя Итану. Я убедил ее оставить Розу как вторую пару рук (и, хоть я бы не сказал этого вслух, в качестве предохранительного клапана, если она снова войдет в штопор). Мы могли себе позволить оплачивать и услуги Розы. Так же, как и лучшее медицинское лечение для Итана. Хирургическим путем ему все-таки установили в уши микрослуховые аппараты. Ребекка уверяла, что они сильно изменили картину. Я не спорил с ней, но, судя по моим собственным попыткам говорить с ним громко, хлопать в ладоши у самого уха, было ясно, что Итан практически не реагирует на шум. Роза втайне согласилась со мной: мой сын, казалось, был заперт в безмолвном мире. Мы регулярно посещали с ним доктора Серф. Она советовала набраться терпения, посмотреть, улучшат ли со временем ситуацию слуховые аппараты в сочетании с его физическим развитием. Она не уставала повторять, что после тяжелого менингита еще слишком рано полностью оценивать степень и непоправимость повреждения слуха. Ребекка купила односпальную кровать, которая помещалась в углу детской, и именно там спала теперь каждую ночь. Наша сексуальная жизнь прекратилась. Хотя и не осуждая потребность моей жены находиться рядом с Итаном, я не раз намекал, что отсутствие близости не приносит нам никакой пользы; что брак без секса ведет в мутные воды.
– Наш ребенок неизлечимо болен, и все, о чем ты можешь думать, так это о том, чтобы кончить?
– Дело не в том, чтобы «кончить». Тут я могу обойтись своими силами. Речь идет о важном компоненте супружеской жизни…
– Я знаю много функциональных браков, где секс давно остался в прошлом.
– И это в основном пожилые пары, где презрение кипит под маской благополучия.
– Ты будешь удивлен, но нет.
– Почему мы не можем найти время хотя бы раз в неделю, чтобы провести вместе интимный момент?
– Потому, что теперь у меня есть более серьезные проблемы, и потому, что я чувствую себя такой же сексуальной, как сиденье унитаза.
– Хорошая метафора.
– Смирись.
– Нам нужна эта связь, Ребекка.
– Ничего не поделаешь, – решительно сказала она, закрывая тему.
Отчаяние – это арена, где большинство из нас оказывается в какой-то момент повествования, называемого жизнью. Как и трагедия, для меня это была новая территория. Меланхолия, как когда-то говорила Изабель, – внутреннее состояние души, которое я никогда не являл миру, все еще оставалось определяющей частью моей натуры. Но отчаяние стало для меня новым контекстом. Я старался проводить с сыном хотя бы час в день в течение рабочей недели и практически не отходил от него все выходные. Итан начинал делать первые шаги. Он редко улыбался и, казалось, был заперт в себе, едва реагировал на звук моего голоса. Я цеплялся за те моменты, когда крик как будто привлекал его внимание. Но только если очень громкий крик – и даже тогда я чувствовал, что он слышит лишь отдаленную вибрацию, несмотря на то, что сидел рядом. Доктор Серф советовала нам говорить с Итаном как можно громче, хотя и не переусердствовать, чтобы не подавлять его. Но проблески надежды были весьма условными. И я чувствовал растущее влияние хандры на мою психику: ощущение, что я погружаюсь в ползучую безнадежность, которая до сих пор была анафемой для меня, человека дела с жизненным девизом: «Я могу… все решаемо».
Дэвид, долгое время боровшийся с серьезной депрессией после развода, видел все признаки моего нарастающего отчаяния. Он настоял, чтобы я поговорил с его психотерапевтом – бывшим иезуитом Патриком Кифом, который имел свой кабинет в районе 50-х улиц и был одинаково строгим и гуманным. Он заставил меня выложить всю подноготную: о холодном воспитании, о теперь уже токсичном браке, о тоске по любви. Естественно, я рассказал ему все про Изабель, признался, что как будто потерял в себе что-то фундаментальное, когда оттолкнул ее. На что он ответил:
– Но если кто-то все время выражает двойственное отношение к тому, чтобы быть с тобой, а потом внезапно делает volte face114, – неудивительно, что ты остаешься в сомнениях и смятении. Перестань корить себя и думать, что ты был причиной этого разрыва. Изабель тоже потеряла тебя.
Что же до Ребекки, он предупредил меня, что она демонстрирует явные симптомы биполярного поведения, и мне нужно защитить себя и Итана, если она выйдет из-под контроля. Судя по той картине, что я описал, мне придется либо смириться с ее безумными перепадами настроения и отклонениями, либо двигаться дальше… прихватив с собой Итана.
Через несколько месяцев наших еженедельных сеансов, всего за двенадцать дней до грандиозного тревожного обряда посвящения, известного как сорокалетие, я пришел в кабинет Патрика, расположился на его диване середины века и признался, что у меня начался роман. Патрик расспросил меня о ней. Я рассказал, что она драматург, блистательная и страстная женщина.
– Ты влюблен? – спросил он.
– Возможно, – ответил я. – Она говорит, что влюблена. И еще, что боится получить душевную травму; что связь с женатым мужчиной – обычно билет в один конец к несчастью.
– Если только любовь не взаимна и вы не хотите построить совместное будущее.
– Еще слишком рано об этом говорить.
– Конечно. И как ты справляешься со сложностями всего этого, если, конечно, это сложно для тебя?
– Теперь ты лучше, чем кто-либо, знаешь о моих отношениях с чувством вины. Я всегда винил себя за то, что родители держали со мной дистанцию. Я всегда чувствовал, что делаю что-то такое, что удерживает Изабель на расстоянии. И да, какая-то моя часть чувствует себя ужасно из-за предательства по отношению к Ребекке. Но она, в свою очередь, сообщила мне, что в обозримом будущем наша сексуальная жизнь не возродится. Мне было трудно это вынести.
Роман начался осторожно. Однажды вечером, когда мне не спалось, я послал Фиби длинное письмо, в котором сказал, что да, это неожиданное послание спустя многие месяцы после нашей первой встречи, и с тех пор многое изменилось. Затем я описал все, что произошло с Итаном и с моим браком. Я извинился за прямоту, за то, что вывалил на нее кучу своих проблем. И в последней строчке добавил, что, если она когда-нибудь захочет встретиться со мной и выпить, я был бы очень рад угостить ее бокалом-другим мартини.
Как я себя чувствовал, набирая это письмо на своем новом компьютере Apple в три часа ночи, когда моя жена и ребенок спали в соседней комнате?
