городе? А то вдруг он чихнул?
Сидящая напротив нас женщина была красива, морщин на лице не было, хотя в тёмных волосах и мелькали седые пряди. А ещё в ней ощущалась некая небрежность. В причёске, в одежде, в немного суетливых движениях. Я заметила тёмные пятна на руках и одежде. Как будто руки она мыла очень быстро и невнимательно. Создавалось впечатление, что она только что копалась в своём саду, а потом кое-как переоделась и вышла к нам. Даже причесаться толком не удосужилась. Особенно странно это смотрелось с драгоценностями, одеть которые она не забыла. На шее блестели бриллианты, а под ногтями — грязь. Странное сочетание. Как там Артур сказал? Сначала цветы в саду, а уже потом — посетители? Ну и ладно, мысленно махнула я рукой.
— У вас не было вот этого фрагмента «Страшного суда», когда я был у вас в прошлый раз, или я что-то не запомнил? — начал Артур.
— Нет, всё верно. Но, как вы помните, у меня был набросок выполненный рукой Микеланджело, и я заказала копию с того фрагмента. Вернее копию «Страшного суда» в цвете. Набросок выполнен угольным карандашом. А мне захотелось так, как это выглядит в Сикстинской капелле, — немного торопливо заговорила маркиза.
— Я вот, к своему стыду, плохо помню этот шедевр. Кто это? — спросила я, с недоумением разглядывая высокую грузную фигуру, перевитую змеёй и украшенную большими ослиными ушами.
— Это совершенно замечательная история. После того, как мне посчастливилось держать в руках набросок со святым Варфоломеем во время поиска Грааля, я тщательно всё изучил. Вы позволите, маркиза Молинс, я расскажу эту историю?
— Да, конечно, прошу! — кивнула та.
— Когда великий Микеланджело писал свой «Страшный Суд», у него, разумеется, было множество наблюдателей. Все они ходили, критиковали, ругались и утверждали, что писать нужно совершенно в другом ключе. Ну, это нормально, так всегда было, и так всегда будет, — начал Артур с лукавой улыбкой.
— Согласна. Невозможно угодить всем, — кивнула я.
— Верно, но всё же гениев подвергать критике гораздо приятнее. Согласись. Это тебя самого как будто возвеличивает, на считанные мгновения возводит с ними на одну ступень. Так что, желающих побольнее уколоть мастера было предостаточно, — продолжил Артур.
— Это, кстати, относится не только к художникам. Так происходит во всех областях нашей жизни, — вдруг вставила Маркиза, сильно меня удивив. А Артур мимолётно взглянул на Марианну, и вернулся к рассказу. Но я уловила, что его это замечание тоже слегка озадачило.
— Так вот. Самым ярым критиком Микеланджело был некто Бьяджо да Чезена. Он служил церемониймейстером у папы Павла III, заказчика фрески.
— Ни разу о нём не слышала, — улыбнулась я.
— Разумеется, он и в историю-то вошёл исключительно из-за того, что Микеланджело изобразил его у себя в «Страшном суде». Так вот. Этот чиновник приходил и высказывал мастеру за то, что в его работе преобладают обнажённые тела, и что их количество уже превысило количество голых тел в Римском борделе, и что не место всем этим обнажённым телам в храме и тому подобное, и так далее, и изо дня в день.
— Ужас какой. Микеланджело ведь был уже довольно стар, когда писал свой «Страшный суд»? И ему наверняка было нелегко всё это выслушивать? — ужаснулась я.
— Да, к тому же однажды он упал с лесов и сильно повредил себе спину. Работа была прервана почти на месяц. Эта фреска давалась Мастеру ох как нелегко.
— А что с этим…
— Бьяджо да Чезена? Ну вот, приходит он однажды, как обычно, поругать работу Микеланджело и открывает рот от изумления — в нижнем углу, там, где располагается Ад, он видит свой собственный портрет, так сказать, но в виде царя Миноса. Того самого, который судит грешников в Аду согласно «Божественной комедии» Данте.
— Это тот, который построил на Кипре лабиринт Минотавра?
— Он самый.
— И это же он вместо того, чтобы принести в жертву быка, обманул Посейдона? И как результат — Посейдон разгневался и был создан Минотавр?
— Да, но и это он умудрился обратить в свою пользу и принимал дань юношами и девушками, отдавая их на съедение уже Минотавру. И вообще, он прославился многими делами, просто не всегда правильными. Но, например, именно во времена его правления на Крите было введено законодательство, регулировавшее взаимоотношения жителей во всех сферах быта, и именно он добился морского господства Крита на многие годы.
— А почему его змея обвивает и кусает его за… за…
— Хм, видишь ли. Он вёл несколько развязный образ жизни, имел множество любовниц, и его жене однажды это надоело. Она напустила на него магию, после чего каждый раз, когда он ложился в постель с другой женщиной, на них нападали змеи.
— Ну, именно поэтому он и в Аду. Всё справедливо, — кивнула маркиза.
— А ещё именно так он описан в «Божественной комедии» Данте. Ну, и отсылка к Змею, что угостил яблоком первую женщину. Все-таки это Ад. А Минос судит и отправляет грешников к демонам, — продолжил свою мысль Артур.
— Ох…
— И не говори. Не стоит злить женщин! — лукаво улыбнулся мне Артур.
— А ослиные уши? — спросила я.
— Ну, это прямое указание на непроходимую глупость Бьяджо да Чезены.
— Он был сильно зол на Микеланджело?
— Ещё бы. И первым делом, как только это увидел, кинулся к Папе Павлу III жаловаться. Однако Папа отказался ему помогать и не отдал никаких распоряжений на сей счёт. Так и осталась фигура царя Миноса с лицом папского чиновника Бьяджо да Чезены.
— А вот не надо было подвергать такой резкой критике величайшее творение гения. Тогда, может быть, и из него сделали бы, скажем Святого Себастьяна? — вдруг зло сказала маркиза Молинс.
— А для вас это болезненная тема? — с сочувствием в голосе спросил Артур.
А я выпустила магию. Ой,… Ужас какой. Омерзительное тело, перевитое змеями, зашевелилось, и я чуть было не завопила от ужаса. Но других картин не было, поэтому мне ничего не оставалось, как взять себя в руки и постараться проверить правдивость слов маркизы Молинс с помощью этого жуткого персонажа.
— Я много лет занимаюсь выведением новых сортов испанских роз. Только мой труд до сих пор считается чем-то постыдным, недостойным аристократки и светской женщины. Надо мной принято насмехаться и унижать! — вдруг выдала она.
— Да вы что? А почему я об этом первый раз слышу? — непритворно удивился Артур.
— Ну… — замялась маркиза — Вы не …хм… Вы не женщина, фон Мёнерих.
— А! — хлопнул себя по лбу Артур. — Так вас подвергли остракизму только женщины?
— Чему подвергли? — не поняла
