Николаю, теперь уже и самим мешают, вяжут Китай по рукам и ногам. А Муравьев не боярин Московской Руси и не думный дьяк. Наступает время смелой современной дипломатии, перемены в самой России и в мире. Теперь старыми узами Китая не удержишь, по нему ударят и разобьют на части. Их разорвут и нас растопчут. Не зря человечество искало новые социальные формы, и те, кто их находил, не отступался, испытывая всеобщее недовольство окружающих. Какая бы катастрофа ни грозила, но человечество и бессознательно, и сознательно вооружается знаниями и опытом для защиты.
Смолоду очень сдержанный и скромный, Муравьев, как и каждый офицер, выпивал и умел покутить в компании, бывал весел и разговорчив. Он принят и в Петербурге, и в провинции, и в Польше, и на Кавказе, в домах аристократов и владетельных князей, где без участия в кутежах прожить невозможно.
Изредка позволяя себе лишнее, он всегда чувствовал себя виноватым перед своим будущим. На Кавказе грузинская княгиня сняла с него все запреты, он словно испил приворотного зелья, а с ним и целебной воды, освобождавшей его от напряжения. Это было недолго и закончилось вдруг, неожиданно и трагически.
Став губернатором и найдя счастье, он задавал обеды, делая это с отменным вкусом, и при надобности показывался кутилой, но не терял из вида целей и знал, каких усилий требует от него жизнь, и уже под охраной жены больше не испытывал вины перед собой. В Иркутске его обеды были важным подкреплением прогресса Сибири. За столом он узнавал много толковых мнений. Сибирь была умна, она была практичней остальной России. Сибирь была уже готова стать республикой, в ней не было помещиков и не было крепостных. Приезжавшие дворяне переставали быть владельцами своих крепостных, если привозили их. Но Сибирь малолюдна, а на многолюдной России висят тяжелейшие цепи крепостничества, безграмотности и бесправия. Купеческое областничество сибиряков нуждалось в покровительстве монархии. Многочисленные политические ссыльные придавали светлую струю сибирской жизни, подавая пример, что ее развитие невозможно без выпускников из университетов Петербурга и без влияния образованного общества всей страны. Но крепостные губернии, как тяжелая больная голова, могли перетянуть гигантское, но еще молодое тело Сибири, и тогда все встанет вверх ногами.
Муравьев познал страсть «на ложе мстительных грузинок», как, повторяя поэта, принято было говорить в среде кавказских офицеров. Молодая вдова угадывала за ним мир, вход в который закрылся для нее семейным несчастьем. Но она была юной и с таким сильным чувством принимала искреннее увлечение молодого офицера, что не могла еще просматривать какое-то будущее. Она была естественна, и все, что было вне их отношений, еще не существовало, как бы заманчиво ни манило. Все оборвалось, и в этом не было ни тени прямой вины Николая. В то время он был участником тяжелых сражений в горах против турецких ставленников, которым англичане на небольших парусниках доставляли оружие, как борцам за свободу. Не желая признаваться, как ей больно в разлуке, она уехала к своим владетельным родственникам в отдаленное владение и там заразилась азиатской холерой.
Ее благородные родные, видя ужас, с которым принял Николай весть о ее кончине, и его страдания, сохранили к нему уважение и привязанность, как и все их друзья и близкие. Он отвечал знаками рыцарского внимания. Это было и потом, после его женитьбы, когда он стал губернатором и впоследствии сам пытался диктовать политику государства. Он не унижался при этом до традиционного покровительственного поведения русского чиновника, предлагавшего служебные покровительства и выгоды тем, кого, в память своей любви, считал выше и благородней себя. На всю жизнь зажегся в его душе жаркий южный пламень, как память короткого счастья, мелькнувшего как арабская сказка.
Он не был сторонником продвижения России к югу и новых захватов. Ему чужда идея покорения Оттоманской империи и приобретения Константинополя, восстановления христианской твердыни на проливах, Царьграда, к которому стремились и киевские и московские князья и цари. Он убежден, что в этом направлении Россию ждет катастрофа. Она погубит свои силы и рассеет на необозримых завоеванных просторах свой простой и добрый народ, как свой рассеяли и погубили римские правители-честолюбцы. Завоевания и покорения не нужны, под каким бы предлогом они не совершались! Он полагал, что даже с Грузией надо сохранять лишь союз без объединения в единое государство. Это слишком разные народы. В Грузии и Армении достаточно иметь наши войска для защиты этих народов.
Государь Николай выслушал это мнение Муравьева, когда принимал его по рекомендации великой княгини Елены Павловны, назначая губернатором в Тулу. Он спросил молодого генерала, зная о его военном опыте, про кавказскую войну и про наши действия там. Государь попросил объяснить подробней.
— Народ наш еще не достиг такой степени благосостояния, чтобы состоять с Грузией в одном государстве, — ответил Муравьев. — Это принесло бы нам лишь затруднения вместо пользы. Для защиты христианских народов Грузии достаточно содержать в ней две наших дивизии и этим ограничиться.
Николай выслушал внимательно и велел подать записку. Мнения своего царь не излагал. Он сам давно убежден, что империя его и так достаточно обширна и не нуждается в приобретениях. От дальнейшего ее расширения могут произойти лишь несчастья. Но он держался правила, что, где однажды поднят наш флаг, он не должен опускаться. С тем, что под его скипетром, он не вправе ослаблять узы. Свою державу он старался крепче сжать железной рукой.
При неприязни к напрасным жертвам своего народа и его тяготам Муравьев в то же время оставался военным. Он полагал, что армия нуждается в постоянной практике и солдат должен уметь владеть современным оружием. На плацах и маневрах нельзя научиться храбро сражаться. Для усовершенствования дисциплины и обучения солдат умению владеть современным оружием требуются умелые офицеры, для которых нужен боевой опыт, с тем чтобы они могли подать личный пример храбрости. Каким бы миролюбивым ни было современное большое государство, но волей судеб ему приходится непрерывно вести войну. Войны происходят одна за другой, большие и объявленные — и малые.
Спустя годы Муравьев стал понимать, что благородный идеализм императора Николая не давал покоя его реакционному уму самодержца. При всей холодной справедливости он одержим был потребностью исполнять святое дело освобождения христианских народов, исполняя заветы своих предков. Для этого подавлять Турцию, стремиться к Святым Местам, обретать все больше прав на Ближнем Востоке. Сам он предпочитал армию на парадах больше, чем в войне. В Восточном вопросе он желал Англию сделать своей союзницей. Но для нее не могло быть никаких других союзников, кроме торговли. Они искали не
