Вошел надзиратель, ключами гремя — поторопил.
— Да-да, сейчас, — кивнул Карл. Повернулся к Якову, взглянул на него да, приблизившись на шаг, обнял за плечи и перекрестил:
— Что ж, коли так — поступай, как сердце тебе велит — Бог тебе судья, а я все, что мог, сделал! Одно знай: коль сошлют — ждать тебя буду, а уж дождусь али нет — то одни лишь небеса ведают!
Вновь обнял, троекратно расцеловал да, оттолкнув от себя Якова, дабы тот слез его не заметил, — вышел вон.
Захлопнулась дверь железная.
А с ней — последняя надежда!..
Глава 36
Мишель-Герхард фон Штольц взял перо и стандартный, А-4, лист бумаги и аккуратным каллиграфическим почерком вывел:
«ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ...»
А кому — объяснительная?
Ведомство их было сугубо секретное, так что вся переписка нижнего чина с вышестоящими инстанциями проходит исключительно через вышестоящего командира. Все как в армии. К примеру, желаешь ты обратиться с рапортом непосредственно к министру обороны — валяй, бога ради, садись и пиши свою кляузу на имя старшины и от него же три наряда получай! Что — не нравится?.. Тогда садись и пиши жалобу на деспота-старшину — на имя старшины...
Но беда в том, что имени своего теперешнего «старшины» Мишель-Герхард фон Штольц не знал — каждый раз к нему являлись анонимные связники, передававшие приветы и задания от начальников, которых он в глаза не видел!
Ладно, пусть будет просто ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ...
Далее, по форме, надобно было написать, от кого объяснительная.
«Я...» — бодро черкнул Мишель-Герхард фон Штольц.
А кто он?
Потомственный, в одиннадцатом колене, не то князь, не то барон, приятель их высочеств, величеств и сиятельств, вхожий в лучшие дома Старого и Нового Света, бонвиван, жуир и сибарит, обаятельно проматывающий нажитое стараниями предков состояние?
Так?
Ну, да — так и есть! Потому как он вжился в ту шкуру больше, чем в собственную! А как иначе — он ведь не актер какой, чтоб по Станиславскому играть, встраиваясь в предполагаемые обстоятельства, — он не играть, он жить в них должен.
И живет!..
Выходит, писать надо:
«Я, Мишель-Герхард фон Штольц, потомственный дворянин, член тайных масонских и рыцарских орденов, кавалер бриллиантовых звезд с подвязками и без оных, почетный член двух десятков попечительских советов уважаемых университетов и благотворительных организаций, и прочая, и прочая, и прочая...»
Он еще трети своих официальных титулов не перечислил, а уж страница кончилась!
Нет, так не пойдет.
Может, вернуться к истокам — к Мишке Шутову, круглому сироте, драчуну, хулигану и обормоту, воспитанному на казенный счет в интернате номер шестьсот тринадцать, что расположен во владимирской глубинке?
Так ведь нет того Мишки, и паспорт его, и аттестат, и все прочие документы, по которым можно было бы отследить его жизнь, сданы на ответственное хранение в спецархив.
Не может Мишка Шутов писать никаких объяснительных!
Использовать оперативные псевдонимы и прочие клички? Тогда какие? — их много было!.. Да и что он — собачка Тузик, что ли?
Лучше никак не называться и ни к кому персонально не обращаться, надеясь, что те, кому положено, и так все поймут. Просто — некто, пишет кое-кому, не понять о чем. Вот это и будет наилучшая форма переписки с многоуважаемым, к которому он приписан, ведомством.
Примерно так:
«Я, имярек без имени, роду и племени, сообщаю, что...»
А что, собственно?.. Что он должен объяснять и в чем оправдываться?
В том, что он не убивал академика Анохина-Зентовича?
Так — не убивал!
В том, что вел собственное, на свой страх и риск, расследование?
Был такой грех!..
Нет, тут надо плясать от самого начала — от печки... Впрочем, печки не было, но был камин, в каминном зале, вип-казино в Монте-Карло.
И был звонок, и был вызов из страны пребывания, где Мишель-Герхард фон Штольц жил не по своей воле, но в полное свое удовольствие. Был короткий перелет в салоне первого класса из бархатного средиземноморского тепла в промозглость осенней Москвы, где начальство, поставив его на ковер, поставило ему очередную задачу — провести негласное расследование хищений драгоценностей из Гохрана.
Отчего случился служебный, но вполне искренний роман с дочерью одного из высокопоставленных чиновников, результатом которого стало обретение старинного колье, в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре, что значилось в каталоге Гохрана изделие номер 36517А.
Эксперты подтвердили его оригинальность, указав на каплеобразную вмятину неизвестного происхождения между вторым и третьим камнями... На чем можно было бы поставить точку, кабы проведенная в Гохране ревизия не подтвердила наличия изделия номер 36517А в месте его хранения!
А как же тогда ЕГО колье?
Или их два?.. И оба оригиналы?.. Чего быть не может! Так благодаря самоотверженным усилиям Мишеля-Герхарда фон Штольца его ведомство село в лужу, а сам он под домашний арест, из-под которого сбежал, решив в одиночку расследовать сие запутанное дело, и, пережив кучу приключений и массу любовных разочарований, так ничего путного и не выяснил.
Зато встретил Светлану, обретя с ней личное счастье.
Но и несчастье тоже, так как из-за него безвременно почил ее дедушка, академик Анохин-Зентович, которого он попросил поискать в исторических хрониках следы изделия номер 36517 А, и тот что-то такое нашел, да рассказать о том не успел, так как был злодейски убит в короткий промежуток, пока Мишель-Герхард фон Штольц бегал в ближайший киоск за коньяком. А когда вернулся — был застигнут на месте преступления, а с ручек дверей, посуды и торчащего из спины жертвы столового ножа, которым он резал колбасу, были сняты его отпечатки пальцев!
А вот кто все это подстроил — остается загадкой.
Равно как — кем были те первые милиционеры, которые вовсе не были милиционерами, а, судя по всему, злодеями, искавшими злосчастное колье!
Тут хочешь не хочешь поверишь в предрассудки в облике цыганки, что посулила ему всевозможные несчастья, которые тут же стали сбываться, и того сумасшедшего прохожего, что утверждал, будто бы он один виновен в несчастьях целого народа.
Ну и как весь этот донельзя запутанный клубок распутать?
И что написать?
