и мой профессионализм еще можно спасти.
Все еще можно отмотать назад.
Но дело в том, что я не хочу.
Я не знаю, насколько у меня и у нее это серьезно, но забить на то, что между нами искрит и от ее губ мне сносит башку, у меня не получается.
Вчерашний утренний поцелуй, от которого мы не могли оторваться, тому доказательство. И мне не показалось, как отключаются мои мозги, когда я ее целую.
У нее они тоже отключаются, и когда это началось трудно сказать.
Так же сложно сказать, когда и чем это закончится.
И если для меня это очередные неопределенные отношения, в которых я как рыба в воде, то для нее… не знаю, что для нее. Она не выглядит искушенной.
— Решетникова, вы только что нахамили своему преподавателю, — почесываю бровь и стараюсь придать своему голосу твердость.
— Я сейчас занята. Я могу проигнорировать вас в следующий раз? — вздергивает свой упрямый носик.
Сдерживаю губы и себя. Ее острый язык мне нравится точно так же, как цвет ее глаз и мои засосы на ее шее, которые ей невероятно идут.
— Ты меня снова послала?
— Других аргументов у меня не нашлось, Илья Иванович.
Положительно киваю. Согласен.
Я рассматриваю её всю. И меня вновь торкает тот факт, что на ней черная водолазка такая же, как и на мне. Когда я останавливаюсь на вороте, Яна вздрагивает и смотрит на воротник моей водолазки, а затем смущенно отводит глаза в сторону доски.
Всё правильно. Мы оба понимаем, что у нас под воротниками.
— Я звонил тебе весь вечер.
— Я это заметила.
— Но только сегодня утром, — уточняю.
Я как дебил вызванивал ее, а телефон эта засранка включила только сегодня на моей лекции.
Яна решает смолчать.
Смотрит по сторонам, демонстративно игнорируя мое присутствие.
Она обижена.
Обижена на то, о чем я не в курсе.
Обижена на какую-то вымышленную девушку и на тот факт, что я понятия не имел о том, что она работает в баре и высказал предположение о намеренных встречах со мной.
Мне не сложно проглотить свои слова и извиниться, если мы нормально поговорим.
Как взрослые люди.
А не так, как вчера, когда Яна убежала, сверкая пятками. Так делают только дети. И это еще раз говорит о том, что время остановиться у меня еще есть.
Мы стоим по-прежнему на приличном расстоянии друг от друга, а ее запах будоражит нехило.
— У меня нет никакой девушки. И я не понимаю, с чего ты решила, что она у меня имеется.
Лицо под кепкой вздрагивает.
Яна неопределённо ведет плечом. Но всё так же театрально равнодушно пялится в доску.
— Я видела, как вы танцевали в баре с брюнеткой, — обиженно опускает лицо в пол.
Прикидываю, с какой брюнеткой я танцевал и когда вообще это было.
— В тот день, в баре, когда мы встретились на парковке, — прилетает как объяснение следом.
Она про Колесникову, что ли?
— Так ты меня видела?
Ее глаза волнительно носятся по стенам и потолку.
— Да, я вас видела.
— И решила, что зав кафедрой, на которой я работаю, моя девушка? — брови Яны хмурятся. — Да там половина института отмечала её юбилей.
— Но танцевали-то вы с ней! — возмущается.
— С ней танцевали все, но увидела ты только меня. Ян, она моя коллега. Ни больше, ни меньше, — как можно доступнее поясняю, но выходит оправдательно.
— Коллега? — закусывает виновато губку, когда я готов подлететь и надавать по заднице за то, что терзает рот, который должен терзать я. — Но я-то этого не знала, — ее воинственный тон постепенно спадает, и это не может ни радовать.
— Теперь знаешь. И вчера бы узнала, если бы не сбежала, — отталкиваюсь от двери и шагаю к ней. Медленно, чтобы не спугнуть, пока ее замешательство мило подкрашивает щечки в румянец.
Подхожу так, что между нами остаётся несколько шагов. Мои руки опущены в карманы брюк, а ее нервно перебирают ремешок рюкзака.
— Еще вопросы? — заглядываю под кепку.
Отчаянно зажевывает губку.
Стискиваю руки в карманах, подавляя желание провести большим пальцем по нижней, потом по верхней…
— Зачем вы представили Аглае Рудольфовне меня своей девушкой?
На этот вопрос дать ответ сложнее.
Потому как в идеале я должен сказать правду о том, что я хотел выбить себе время перед ба и наслаждаться холостяцкой жизнью. Это в идеале, если я планирую окунуться в противоречащий моим принципам и вузовскому этикету водоворот и прояснить недосказанности между нами. Но я также понимаю, что, если я скажу правду, она никому не понравится. В том числе мне. Потому что я уже не понимаю, а так ли важна для меня свобода.
Она настойчиво ждет ответа и теперь смотрит открыто в глаза.
Ладно.
Запустив руку в волосы, глубоко вдыхаю цветочный аромат, который не придает сил, а наоборот туманит рассудок.
— Моя бабушка зациклена на том, чтобы скорее меня женить, но в мои планы пока такой расклад не входит, — замолкаю. Кажется, я начал не так, потому что губы Яны сжимаются со скрежетом, а глаза беззвучно спрашивают, ни баран ли я по гороскопу.
— Хм, — невесело усмехается Яна. — И вы решили преподнести меня ей на блюдечке, чтобы не расставаться со своей свободой?
Всё так, да.
Черт.
Но тогда я еще не знал, насколько мне понравятся её губы.
Ничего не отвечаю, чувствуя себя по-скотски.
—Я поняла, Илья Иванович. Свою часть сделки я выполнила, теперь надеюсь на вашу совесть. Мне пора. У меня следующая пара у преподавателя-говнюка, не хотелось бы его провоцировать.
Да что ж такое-то!
Не даю ей уйти и преграждаю путь.
Долго мы еще будем бегать?
— Ты можешь не делать преждевременные выводы и выслушать до конца? — раздражаюсь я и напоминаю себе, что еще не поздно закрыть пожарный гидрант.
Яна дергается и поднимает свои хрустальные прозрачно-голубые глаза, в которых плещется обида.
Да елки-моталки!
Не ведись, Миронов.
Но я ведусь.
Стягиваю с девчонки кепку и бросаю на стол.
Под изумленный писк Яна округляет глаза и приоткрывает ротик.
Подхватываю её под ягодицы и, не успев поймать падающий с плеча рюкзак, усаживаю на преподавательский стол, вклиниваясь между ножек, затянутых в узкие джинсы.
— Что вы…
— Яна, да. На тот момент у меня был
