было то, что называется любовью, оно может жить вечно, а страсть проходит! Ты ошибся, Матвей, страсть ко мне оказалась недолговечной, и она остыла спустя несколько месяцев.
— Нет, дорогая, я не ошибся. И ты сама это знаешь. Я по-прежнему хочу тебя. Но меня интересует другое, почему ты только сейчас говоришь об этом? Почему не сказала раньше, не устроила скандал, швырнув мне в лицо газету, и не потребовала объяснений?
— В приступе ревности?
— Возможно…
— Но я тебя не ревновала. Ревнуют, когда любят. А между нами нет любви, — со свойственной откровенностью произнесла Шарапова и не увидела, каким стало лицо Гончарова. Как сильно он сжал в ладони стакан, подавляя желание запустить его во что-нибудь, однако рядом была только вода, и легкий всплеск утонувшего стакана вряд ли принесет ему облегчение от боли и безнадежности, вызванных словами жены.
Залпом он проглотил ром и невесело засмеялся.
— Да, ты, конечно, права, дорогая, совершенно права. И что б ты знала, я нисколько не жалею, что женился на тебе. Ты — совершенство, ангел, ни в Москве, нигде на всем земном шаре я не смог бы найти девушку лучше и достойнее тебя. Не единожды я говорил об этом своей матери. В конце концов, даже ей пришлось поверить. Итак, дорогая моя, как ты считаешь, нас ждет прекрасное будущее? Долго ли продлится наш брак?
— Пока одному из нас не захочется чего-то большего!
— И чего же? Любви?
— Да какая разница, если нас все устраивает! — только и сказала она, не желая повторяться, заранее зная, каким будет ответ Гончарова.
Взошла луна, осветив вершины Гималайских гор. Мимо, словно тени, проплывали другие лодки-шикары. Звездный шатер раскинулся над ними. И казалось, можно вот так плыть бесконечно, любуясь этой красотой, полулежа на подушках и глядя на звездное небо.
— Ты права, дорогая, нас устраивает все или почти все, но это «почти» так мало, что лучше ему провалиться в преисподнюю! — каким-то странным голосом, помолчав немного, изрек мужчина. — Иди ко мне! — без перехода заявил он, отбрасывая стакан, который с глухим звоном покатился по дну шикары.
— Матвей, мы не одни.
— Плевать, — сжав талию девушки руками, мужчина грубовато прижал ее к себе, гоня прочь мысли и горький осадок поражения. Что бы он ни делал, как бы ни поступал, она все равно его не любит и никогда не полюбит. Придется с этим смириться. Уткнувшись лицом в ее волосы, он вдохнул их аромат и закрыл глаза. Губы коснулись ее виска. Нос потерся о щеку. Опустившись ниже, Гончаров прижался долгим поцелуем к ее шее.
— Люблю твой запах, — негромко сказал он.
Продолжая прижимать жену к себе одной рукой, другой зарылся в ее волосы. Пальцы ласкались о шелковистую массу, поглаживая затылок, заставляя выгибаться ему навстречу. Он видел в лунном свете ее лицо, длинные густые ресницы и полные губы, маняще приоткрытые. Матвей знал все тайные струны ее тела. Умел, касаясь их, сводить ее с ума, заставляя изнемогать и кричать от страсти и желания, но этого ему было мало. Он не знал дороги к ее сердцу. Все это время искал и не мог найти. И только сейчас понял, почему. У ее нет сердца. И ему даже в голову не пришло, что в сердце ее могут жить чувства к другому мужчине.
Глава 16
Весь следующий день они провели в городе. В пять утра, разбуженные муэдзинами, выкрикивающими призывы к молитве на разные голоса, наспех собравшись, отправились на лодке встречать рассвет, фотографировать и смотреть одну из самых главных достопримечательностей Шринагара — плавучий овощной рынок.
Кругом еще царила тишина, и только слышен был всплеск весел по воде. Небо постепенно окрашивалось розовым, потом приобретало дымчато-голубой цвет. Воздух был очень свежим и нежным, ночью в марте температура могла опуститься до нуля, и мокрый снег здесь не был неожиданностью. А свет был невероятным, и сложно даже сказать, откуда он исходил. Казалось, утренний свет, отражающийся в далеких ледниках, проливается на гладь озера серебром, оставляя на губах привкус талого снега. В лодке царила тишина. Аделина пыталась подавить зевок, ночью она плохо спала. Ариан молчал, задумчиво глядя вдаль. Юля щелкала затвором фотоаппарата. Матвей хмурился, пребывая не в лучшем расположении духа. Эта утренняя поездка казалась им абсурдной, но протестовать никто не стал. Впрочем, когда Юля объявила, что собирается встречать рассвет, не стала кого-либо приглашать, ей хотелось побыть одной. Она просто предупредила, чтобы никого не беспокоить утром. Вчера все четверо вернулись с прогулки по озеру Дал не в лучшем настроении. Разговор явно не клеился, поэтому они молча просидели еще час на веранде, выпили чаю, погруженные в собственные мысли, и разошлись по комнатам. Юлька сказала о своих намерениях, уверенная, что ни у кого не возникнет желания присоединиться к ней в пять утра, но ошиблась. Выйдя из душа, Шарапова столкнулась с Матвеем, уже готовым к прогулке, а в гостиной ожидали Аделина и Ариан.
Они плыли в легкой жемчужной дымке, клубившейся над озером, которая постепенно таяла, растворяясь в первых лучах восходящего солнца. Появлялись торговцы. Мимо них проплывали лодки, заставленные кувшинами со свежесрезанными цветами. Невероятное разноцветье и разнообразие нарциссов, тюльпанов, гиацинтов, крокусов, каких-то веточек, облепленных сиреневыми цветами.
Заметив их, продавцы немедленно подплывали, предлагая цветы и семена. Цветы мужчины купили, от семян отказались и велели шикарщику не останавливаться больше. Постепенно движение на озере становилось оживленнее. Торговцы сувенирами перемежались с торговцами украшений и пряностей, все чаще попадались шикары, наполненные всевозможными овощами, с криком и гоготом мимо проплывали гуси. По мере продвижения и оживления, лицо Гончарова становилось мрачнее, а лица Ариана и Аделины — сосредоточеннее. Они, конечно, не могли взять в толк, как можно так жить и что во всем этом находят туристы, стремящиеся увидеть плавучий рынок.
Впрочем, вся эта суета на озере не стала единственным, что лишь усилило их недоумение. В конце концов, Юля перестала оборачиваться к ним, как бы извиняясь.
Перед отправкой к плавучему рынку они заглянули в пекарню, которую рекомендовал посетить хозяин хаусбота, прикупив к завтраку кашмирский хлеб — круглую лепешку, аппетитную и сдобную, с отпечатанным на ней рисунком решетки. Этот хлеб был куда вкуснее традиционных чапати, которые они ели за ужином.
Наконец они подплыли к рынку. Движение здесь было сравнимо с МКАДом, шикарщик побоялся приближаться к потенциальному месту торговли, ибо сновавшие туда-сюда лодки могли разнести их шикару.
На овощном рынке не было женщин, если не считать туристок, здесь продавали только
