мне предупреждение посерьезнее, — кроме как не спалить мою гребаную квартиру?
Может, мы и подгоняем факты под версию, однако если ничего другого нет, подойдет любая соломинка.
— Ладно, Клемент, ты меня убедил. Я не отрицаю такую возможность, что Терри Браун и есть Таллиман.
— Вот и хорошо.
— Но.
— Но?
Я потягиваю чай и, пользуясь паузой, собираюсь с мыслями. На ум мне приходят несколько вопросов, которыми я и спешу поделиться с великаном:
— Предположим, Терри действительно Таллиман. И как же нам это доказать? Как-никак, мы говорим о человеке с безупречной репутацией. И с блистательной карьерой. Мы говорим о человеке, который десятилетиями занимался журналистскими расследованиями. Да он практически неприкасаемый! И уж точно не мог не замести полностью свои следы.
— Слабое звено, пупсик.
— О чем ты?
— Таллиман уже дважды использовал того паренька для грязной работы. Маленький гаденыш и есть слабое звено.
— Ты хочешь сказать, мы займемся поисками Джейдона?
— Ага. Найдем его и как следует потолкуем.
— Хм, тогда у нас две проблемы. Во-первых, как же мы его найдем? Во-вторых, мы ничего не знаем про человека, который ему заплатил.
— Он говорил, что повстречал того мужика, когда шел от букмекера на Напьер-стрит. Игроки, как правило, держатся одного букмекера — так мы его и отыщем.
— И что потом? Думаешь, он сможет рассказать больше, чем в прошлый раз?
— Есть только один способ выяснить это — отыскать говнюка и вдохновить на откровенный разговор.
Не бог весть какой план, и я по-прежнему не верю, что Терри Браун и есть Таллиман. На какие бы совпадения ни указывал Клемент, именно Терри помог мне устроиться в «Дейли стандарт», а потом годами прикрывал меня, когда надо мной сгущались тучи. Кроме того, он дружил с Эриком, а я ни за что не поверю, что Эрик сознательно связался с членом клуба коррупционеров, не говоря уж о его основателе.
Штука в том, что гнев служит мощным антидотом против здравого смысла. Даже если существует хотя бы процентная вероятность того, что именно Терри Браун нам и нужен, мне необходимо обратить свой гнев на что-то другое.
— Что ж, терять мне теперь нечего.
— Завтра же первым делом?
— Букмекеры работают и по воскресеньям?
— Не знаю.
С помощью Гугла выясняю, что на Напьер-стрит только одна букмекерская контора под названием «Тренчардс».
— Воистину, нет покоя нечестивым. Открывается в десять.
— Значит, к этому времени уже нужно быть там.
По утверждению плана Клемент пытается подавить зевок.
— Устал?
— Ага. А ты?
— С ног валюсь.
— Я сплю на диване, пупсик, а ты на кровати.
Жаль, что опьянения как не бывало. Так мне было бы гораздо проще объясниться.
— Я… Клемент, я не хочу оставаться одна. Не сегодня.
Он встает и протягивает мне руку.
— Идем.
Мы не раздеваемся. И больше не произносим ни слова. Я кладу голову великану на грудь, и он крепко меня обнимает.
Я лежу, слушая его сердцебиение, и у меня возникает чувство, что я не единственная, кто не хочет оставаться один.
26
Я просыпаюсь в пустой кровати и какое-то время совершенно не понимаю, где нахожусь. Усаживаюсь, и на меня тут же обрушиваются воспоминания о прошлом вечере. К горлу подступает тошнота — отчасти из-за похмелья, но главным образом по причине осознания, что я лишилась абсолютно всего.
Почти всего.
— Доброе утро, пупсик.
Клементу достаточно сделать по спальне пару шагов, чтобы оказаться возле меня. Он протягивает мне чашку:
— Извини, но кофе у меня нет.
Нахожу в себе силы улыбнуться.
— Спасибо.
— Как себя чувствуешь?
— Погано.
Клемент копается в кармане безрукавки и достает упаковку болеутоляющего.
— Вот. Должно помочь.
Слоган на пачке обещает: «Расправится с болью быстро!» Смелое заявление. Моя-то боль куда серьезнее, нежели просто раскалывающаяся голова.
Глотаю две таблетки и запиваю чаем.
— Сколько времени?
— Еще только восемь.
Мне приходит на ум, что без зубной щетки и минимального набора душевых принадлежностей шансов вновь ощутить себя человеком у меня крайне мало.
— Клемент, мне нужны кое-какие вещи: зубная щетка, расческа, дезодорант.
— Напиши список, я сгоняю.
— Правда?
— Ага. Не могу допустить, пупсик, чтобы ты в таком виде появилась на улице, — ухмыляется великан. — Перепугаешь всю округу.
Я шутливо шлепаю его по ноге.
— Засранец!
По-прежнему усмехаясь, Клемент исчезает и возвращается с блокнотом и ручкой. Перечисляю предметы первой необходимости, вот только мне представляется весьма сомнительным, что в местном магазинчике торгуют нижним бельем. Что ж, пока придется мужественно переносить страдания, куплю попозже. Еще потом необходимо будет связаться со страховой компанией и пообщаться с полицией. Денек определенно выдастся долгим, я уже чувствую это.
Отклонив мое предложение заплатить, великан берет список и обещает вернуться через двадцать минут.
И уходит, оставляя меня сидеть на кровати с похмельем, чашкой чая да ворохом тоскливых мыслей в качестве компании.
Мне хочется в туалет, но в постели так тепло, в то время как в квартире стоит жуткая холодрыга. Что ж, ножки крестиком, и можно еще потерпеть. Я продолжаю потягивать чай, обратившись мыслями к единственной положительной стороне вчерашнего вечера — к Клементу.
Известно мне о нем совсем мало, однако после такого тесного общения с ним на протяжении пяти последних дней я уже не могу отрицать бурление под поверхностью неких чувств. Затрудняюсь, впрочем, с определением этих самых чувств, вот только я не ощущала себя столь связанной с кем-либо уже очень долгое время. При всех его недостатках, коих отнюдь не мало, я вижу, что в нем кроется нечто гораздо большее, нежели некорректная лексика, склонность к нездоровой пище и внушаемая габаритами угроза насилия. Под всем этим проглядывает добрая, если не измученная душа. Мне открывалась его ранимость, сострадательность и заботливость, и я искренне полагаю, что ему настолько же необходим кто-то вроде меня, насколько мне нужен человек вроде него.
Возможно — только возможно, — что-нибудь хорошее из этого да выйдет.
Тем временем мочевой пузырь уже буквально вопиет об облегчении. Ставлю чашку на пол и осторожно откидываю одеяло.
— Вот же черт!
В ванной еще даже холоднее, если такое вообще возможно. Усаживаюсь на унитаз, всей душой надеясь, что мочеиспускание завершится раньше образования сталактита. Клемент говорил, будто не чувствует холода — но это же нелепо! Хвала святым угодникам, процесс отправления естественных надобностей завершается, и я включаю горячую воду в раковине, надеясь привести в чувство пальцы. Пока стекает вода, оглядываю себя в треснутом зеркале. Зрелище воистину ужасающее. С одной стороны волосы спрессованы, а с другой являют собой пресловутый взрыв на макаронной фабрике. А из-за косметики суточной давности,
