же это дом Клемента, и с осознанием данного факта меня охватывает чувство безопасности: я в убежище. И, пожалуй, в своем нынешнем состоянии навряд ли бы я предпочла какое другое жилище.
— Все хорошо, и спасибо, что заботишься обо мне.
Явственно не привыкший к гостям, великан пару секунд чешет затылок, прежде чем указывает мне на диван.
— Наверно, тебе не помешает чашка сладкого чая, ну там, типа от шока.
Он проходит на кухню, включает чайник и достает из буфета две чашки, обрекая его тем самым на полнейшую пустоту. Из равным образом пустого холодильника извлекает пакет молока, откручивает крышку, нюхает содержимое и признает таковое вполне пригодным для чая.
В сторонке щелкает и шипит обогреватель, изо всех сил старающийся прогреть сырой воздух. Не стала бы ставить на него ни пенса: хоть выкачай до последнего кубического сантиметра газ со всего Ланкашира, все равно топлива для этой задачи не хватит.
Клемент возвращается к дивану с двумя чашками дымящегося напитка и присаживается рядом со мной.
— Вот, пей, — велит он и протягивает чашку. — Сразу полегчает.
Исполненная сомнений, но все же признательная, я потягиваю чай. Согревающий, крепкий и на удивление сладкий — именно то, что мне сейчас и нужно.
— Как себя чувствуешь?
— Даже и не знаю. Напуганной, разозленной, озадаченной… Но больше потрясенной.
— М-да, не тот вечерок, что я планировал.
— Да и я на такое не рассчитывала.
Мы смотрим друг другу в глаза и молчаливо соглашаемся, что сейчас не время размышлять о том, как мог бы пройти этот вечер. Возможно, корабль больше и не выйдет из гавани. Но посмотрим.
— В общем, — откашливается великан, — я тут подумал.
— Рада, что хоть один из нас в состоянии шевелить мозгами, потому что у меня в голове каша.
— Ага, но у меня-то нет, и я не перестаю задаваться двумя вопросами.
— Продолжай.
— Первый: откуда Таллиман прознал, что вечером тебя не будет дома?
— С чего ты взял, что он знал об этом?
— Он же послал тебе сообщение. А если собираешься запалить хату с жильцами, потом навряд ли будешь слать им письмо, поскольку они, скорее всего, будут мертвы.
— Хм, возможно…
— Вот и выходит, что он знал о твоем отсутствии. Откуда?
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Если только за квартирой не следили.
— На твоей улице это довольно сложно. Более вероятно, что кто-то был в курсе, что вечером ты уйдешь, и стукнул Таллиману.
— Да кто кроме Алекса мог знать-то? Он не подарок, конечно же, но у меня и мысли нет, что он может быть как-то связан с «Клоуторном». Он же такой чистюля.
— Раз ты так уверена, не буду на нем настаивать. Но ты рассказала про встречу еще одному мужику.
— Разве?
— По телефону этим утром.
— Терри Брауну? Ну нет, это нелепо! — фыркаю я. — Он был другом Эрика, а уж он-то в людях разбирался!
— Фамилия Браун ведь в обоих списках, так?
— Так.
— И он знал, что тебя не будет дома?
— Тоже верно.
— И почему же тогда подозревать его нелепо?
— Потому что… Даже не знаю… Чутье, наверно.
— Есть еще кое-что, — продолжает Клемент. — Мы полагали, что Таллиману сливает информацию кто-то из твоих коллег. Но может же быть такое, что стукача вовсе и нет, просто Таллиман в твоей газете и работает?
Я чуть не давлюсь чаем.
— Ну ты загнул, Клемент! Ты хочешь сказать, что Терри Браун, прославленный журналист, и есть Аллан Тим? Таллиман?
— Почему бы и нет. Сколько ему лет?
— Точно не знаю. Может, под семьдесят.
— Как он выглядит?
Достаю телефон и гуглю имя «Терри Браун». Через несколько секунд на экране появляется снимок с сайта «Рейтера».
— Вот он.
Я показываю фотографию великану. Несколько секунд он внимательно ее разглядывает, а затем принимается задумчиво поглаживать усы.
— Но ты говорил про два вопроса, — напоминаю я ему.
— Да, про два.
— Тогда давай послушаем второй. — Я выпрямляюсь, вся внимание.
— Помнишь, как фараон описывал того чувака, которого видели линяющим с пожара? Знакомым не показался?
Задумываюсь, однако эпизод встречи с полицейским безнадежно сгинул в тумане.
— Тебе придется напомнить мне, Клемент.
— Около двадцати лет, высокий, худой, с козлиной бородкой.
Непонимающе смотрю на него.
— Тот малолетний недоумок, что пытался грабануть тебя в Паддингтоне. Теперь вспомнила?
— Да под такое описание подпадает половина лондонских юнцов!
— Ага, вот только половина лондонских юнцов не получала бабки за твое ограбление. И, раз уж мы заговорили об описаниях, наш-то ушлепок как раз и повстречался с мужиком, что выплатил ему аванс, верно?
— Верно, и что дальше?
— И он описал этого мужика старым, жирным и с кривым носом.
— Так.
— А теперь взгляни-ка на фотографию снова. — Клемент кивает на мой телефон.
Послушно смотрю на снимок Терри Брауна. Было бы неправдой сказать, что он хорошо сохранился, и да, прославленный журналист определенно страдает от избыточного веса. И, что поразительно, нос у него, судя по неестественной форме, действительно по меньшей мере дважды был сломан.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, но все это малоубедительно. Оба описания слишком общие.
— Сами по себе, возможно. Но этот мужик, Терри Браун, один всего лишь из двух, кто знал, что вечером тебя не будет дома. И нос у него такой же красивый, как и у того, кто заплатил нашему недоумку. Не слишком ли много совпадений, а, пупсик?
— Хорошо, давай на минуту предположим, что Терри Браун и есть Таллиман. Но это никак не объясняет, зачем ему понадобилось сжигать мою квартиру.
— Да ну? Ну как, вспомни, что ты ему говорила!
Насколько удается, прокручиваю в голове утренний телефонный разговор. Как будто ничего особенного — пока в памяти не всплывает эпизод с упоминанием имени Уильяма Хаксли.
— Он поинтересовался, стоил ли звонок Хаксли увольнения, и я ответила, что благодаря этому я вышла на кое-что интересное.
— Интересное?
— Да, я имела в виду встречу с тобой. Если бы не Хаксли, я бы никогда не познакомилась с тобой и так и не узнала, что за блокнот попал мне в руки. И про клуб «Клоуторн» тоже ничего не знала бы.
— Хм, получается, пупсик, это я во всем виноват.
— Не глупи. Это же я решила тогда не оставлять блокнот на столе в пабе. Меня предупредили, но я проигнорировала угрозу.
— Тут ты права.
— Так вот, — продолжаю я, — а потом я точно упомянула про некую улику, очень важную для моего журналистского расследования.
— И сказала, что не сдаешься.
— Совершенно верно. И как же лучше всего раз и навсегда избавиться от блокнота, а заодно и послать
