Черные носки у него были срезаны примерно наполовину, поэтому часть ступни вместе с активно двигавшимися пальцами напоминала рака-отшельника, который выглядывает со своими клешнями из темной раковины.
Короче, название группе они придумали от души – жизнь действительно покрошила этих ребят в окрошку.
Играя один за другим лихие каверы, они добрались наконец до «Knocking On Heaven’s Door» Боба Дилана и честно пытались достучаться до небес, а басист на каждый их «knock-knock-knocking» все сильнее кренился вправо из-за того, что левая нога уводила его все дальше, тянула по грифу куда-то выше и выше к бобдилановским небесам.
– Народ, щелкните зажигалками! – крикнул под конец в микрофон ударник. – Всю жизнь мечтал!
В зале закачались огоньки. Юля тоже вскинула руку с зажигалкой.
– Вот, рэпера вам привела, – сказала она, когда мы после их выступления зашли в комнату за сценой.
«Овощи» в полном составе сидели вокруг большого стола, заставленного снедью и бутылками с колой. Никто не ел. Басист сидел на чем-то невысоком у самой двери отдельно от всех. За столом, видимо, чувствовал себя совсем тупо.
– Ребята, – сказал я. – Это было очень круто.
Они что-то ответили вразнобой, а басист промолчал. Он сидел, склонив голову, и дул на челку.
– Убрать волосы? – предложил я.
Он по-птичьи свернул голову набок и блеснул в меня очками через свои пряди.
– Я привык.
Не отдавая себе отчета, не думая – обидит его это или нет, я склонился к нему и убрал мокрые волосы со лба.
– Ты знаешь, – горячо говорила мне потом на улице Юля, – я недавно смотрела по телевизору про одну девушку в Африке. На нее напал крокодил. Ну, она там купалась, в реке плавала, а он схватил ее за ногу и утащил на дно. Так вот она, прикинь, в этой ситуации не запаниковала. Дождалась там на дне, пока он перекусит ей ногу, и уплыла. Поняла каким-то образом, что он от ноги уже не отвлечется, нога ведь еда, представляешь?
Вокруг было много прохожих, и они оборачивались на нас. Юля говорила очень громко.
– Жесть, – сказал я.
– Она выжила, потому что сумела с собой справиться. Ты понимаешь?
– Да, понимаю.
– Так вот и этих ребят утащил крокодил. Но они тоже справились. Понимаешь?!
– Понимаю.
Я смотрел на ее взволнованное лицо и действительно понимал ее. Умный доктор Наташа в свое время привязывала мне руку, чтобы я физически ощутил потерю и научился с ней жить, а эта красивая девушка Юля хотела теперь мою руку отвязать. Она чувствовала, что рука все еще привязана, и пыталась, как могла, это изменить.
Она слышала меня – вот что было самое удивительное.
* * *
– Там ветер жуткий! – тормошила меня Юля. – Как в сказке про трех поросят. Помнишь, когда волк дул на их домики? А их сносило один за другим. У меня в такую погоду всегда ощущение, будто я этот самый Нуф-Нуф. Или Наф-Наф, я не помню! У кого из них домик был крепче?
Она засмеялась и снова склонилась ко мне, чтобы поцеловать. Большие смеющиеся глаза оказались совсем рядом.
– У тебя с капюшона снег падает, – пробормотал я.
– Извини.
– Ничего… Но он падает на меня. А я сплю.
– Ты уже не спишь.
Я таращился на нее спросонья, не врубаясь, что происходит и откуда она вообще тут взялась, а Юля продолжала смеяться. Она сидела передо мной на корточках в расстегнутой куртке, за окном грохотал от ветра металлический подоконник.
Давно надо было его закрепить.
– Прости, не удержалась! Почему-то дико захотелось разбудить тебя именно поцелуем. Ты был такая Спящая Принцесса, нет – Спящий Принцесс! Блин, меня опять на сказки уводит. Ты почему на полу спишь?
– На диване – отец… – Я приподнялся на локте и посмотрел на диван. Там никого не было. – А ты… – Спросонья совсем туго соображалось. – Ты как здесь?
– Мне папа твой дверь открыл. Сказал, что ты всю ночь в клубе что-то записывал. Есть новые треки?
– Ну, типа, да… Скоро кое-что будет. А где все?
– Не знаю. Папа за молоком пошел. Больше никого не видела. Смотри – солнце выглянуло. Теперь ветер и солнце. А только что шел снег.
Подоконник продолжал грохотать.
– Ты встаешь?
– Ну да. – Я сел на своем матрасе. – А сколько времени?
– Около двух. – Она выпрямилась и отошла к окну. – Слушай, мне одну вещь тебе сказать надо. Только ты не злись, ладно?
– Уже разозлился.
– Просто… Ну, в общем, Петя из Америки прилетел. На два дня. Вчера звонил, просил повидаться.
Я поднялся на ноги.
Пока натягивал штаны, Юля стояла, отвернувшись.
– Какой Петя? – наконец сказал я.
– Не ври, что не помнишь.
– Ну хорошо, помню… Только я здесь при чем? Встречайся с кем хочешь. Мне-то к чему рассказываешь?
Юля вздохнула и поежилась, как будто это она стояла полуголая, а я – в зимней куртке.
– Ты знаешь, у меня было такое чувство, что я должна сказать.
– Круто. Теперь это чувство прошло?
– Нет.
Она покачала головой, а потом неожиданно засмеялась.
– И еще мне нужен жетон на метро! У тебя есть? Я папе сказала, что с водителем больше ездить не буду. Он только сюда меня подвез – последний раз.
– Хождение в народ? – усмехнулся я. – Толстовство, народовольцы, долой буржуев?
– Вот именно.
– Смотри, осторожней с этим. Сегодня на метро проедешь, а завтра землю пахать начнешь, в крестьянки подашься.
– Фабрики – рабочим, земля – крестьянам! – Она забавно вскинула кулачок. – Жетон гони.
– Так и скажи, что за ним на самом деле пришла, а вовсе не из-за какого-то странного чувства.
Она шутливо уронила голову на грудь.
– Каюсь. Был такой шкурный интерес.
– Вот, возьми. – Я вынул из кармана проездную карту и протянул ей.
– Что это? – Она слегка удивилась.
– Билет в метро. Жетоны отменили три года назад. Добро пожаловать в реальную жизнь.
Провожая Юлю, я не удержался и спросил, где у нее встреча.
– На «Белорусской». В шесть вечера он будет меня там ждать.
Странно, по ее интонации получалось, что, придя и сказав мне, она считала вопрос закрытым.
И всех довольными.
Хотя, с отцом моим у нее этот номер вроде как проканал. Из магаза тот вернулся на позитиве.
– Юлю твою встретил у лифта, – сказал отец, убирая молоко в холодильник. – Зачем приходила?
– Сказку рассказать.
– Ты знаешь, Анатолий… – Он присел к столу и посмотрел на меня как на убогого дурачка. – Я тут обмозговал кое-что – ну, насчет тебя и насчет Юли. Думаю, лучше нее ты никого не найдешь.
И такой на меня смотрит. Ждет, когда я признаю, что тронут отцовской заботой до глубины души. Прямо до
