спокойно. В конце концов, за ним всё равно придут, надо лишь набраться терпения.
Потом его мысли свернули на Гюнтера. Сейчас, оценивая свои действия, он жалел, что пытался его убить. Это было глупо, как сама затея, так и её исполнение. Да, Гюнтер симпатизировал Гитлеру, возможно, и сам был нацистом… Но представить его со зверским лицом протыкающим штыком детей или сжигающим людей из огнемёта он не мог. Да, их личное знакомство было коротким, но за это время немец вызвал у него симпатию своим поведением и поступками. Даже та драка, из-за которой они оба погибли и попали сюда, показала, что он поступил правильно, по-мужски. Не прошёл мимо и вступился за женщину. Не остался равнодушным к чужой беде. Возможно, было бы логичнее бежать за полицией, но… скорее всего, потом было бы уже поздно. Эти вонючие отбросы не только отобрали у красивой немки все деньги, но и собирались хорошенько позабавиться с ней, а потом… потом они с Гюнтером и полицией, нашли бы её ограбленной, изнасилованной и мёртвой. Ублюдки вполне могли убить её, дабы не дать ей заблокировать свою карту и сообщить полиции их приметы. Хотя, даже в этом случае, далеко не факт что их вообще бы стали искать. Положили бы дело в разряд «висяков», чтобы снова не провоцировать волнения мигрантов и всё. В новостях тоже бы промолчали. Как будто и не было красавицы-фрау… Эта поганая безнаказанность и толерантность к мигрантам позволяли им жить не напрягаясь и толкала к зверскому беспределу, который никто не пытался остановить, в этом Гюнтер был прав.
Оценивая себя и своё поведение, Саша понимал, он поступил правильно. Так как и должен был поступить. Даже наперёд зная, что произойдёт, он знал, что сделал бы то же самое. Разве что, вооружился бы чем-нибудь тяжёлым, чтобы быстро вырубить тварей и не дать себя убить. Зато теперь пять смуглых уродов никого больше не убьют и не причинят вреда. Только уже поздно об этом думать… Хорошо или плохо, что сделано то сделано.
Да, с Гюнтером он повёл себя неправильно. Поспешил и сглупил. Да, было мало времени на раздумья, но его решение было ошибочным и оно привело к неприятным последствиям. Возможно, были и другие выходы… Ладно, что уж тут вспоминать, всё равно теперь это не исправить, они с Гюнтером превратились во врагов, хотя должны были бы остаться друзьями. Сражались плечом к плечу, вместе и погибли… Увы, жизнь такая штука, что часто ставит вверх тормашками то, что казалось незыблемым.
За этими размышлениями он не заметил как погрузился в сон.
Берлин. Клиника Шарите.
11 апреля 1940 года.
Лаура Блюм.
Ночное дежурство было спокойным и Лаура, сидя за постом медсестры, пыталась читать книгу, но это плохо получалось, буквы не хотели складываться в слова, а те никак не могли передать смысл. Все её мысли занимал Гюнтер. Он ворвался в жизнь Лауры внезапно, и быстро захватил всё её существо, проник в голову, сердце… Не оставил ни единого свободного от себя пространства. Пробуждённая им любовь окутала девушку полностью, и она теперь даже не представляла себе жизни без него… Голос, лицо, запах, крепкие руки и широкая улыбка… Всё это кружило её голову, сводило с ума, заставляло сердце биться чаще. Как же приятно это чувство!
Вчера вечером фрау Кох огорчила её, оповестив о том, что рабочий день Лауры не заканчивается, и она должна отработать ночное дежурство в качестве компенсации за прогулянный день. Тайные планы девушки продолжить ночные безумства со своим любимым Гюнтером рухнули. Огорчённая Лаура едва не расплакалась когда позвонивший ей в клинику Гюнтер пригласил к себе. Отказать ему было неимоверно сложно, лишь её обещание приехать утром в его квартиру и повеселевший голос любимого слегка успокоили девушку. И теперь она сидела и томительно поглядывала на часы, которые совсем не торопились двигаться, причиняя ей мучения.
Было уже недалеко до полуночи когда во двор клиники, сигналя, въехала медицинская машина и подрулила к приёмному покою. Лаура, с любопытством подошедшая к окну, видела как два рослых санитара быстро открыли заднюю дверь автомобиля, аккуратно вытащили носилки с пациентом и сноровисто втащили в здание. В темноте видно было что это мужчина. Он лежал неподвижно, похоже, без сознания.
«Бедняга… интересно, что с ним случилось?» – с вялым интересом подумала Лаура. Её рабочее место было в центральном крыле, а приёмный покой располагался в боковом флигеле. Делать было нечего, пациенты спали, и она решила прогуляться, чтобы не уснуть, заодно поинтересоваться, что случилось с пациентом. Когда она смотрела на него в окно, сердце слегка кольнуло, впрочем, тут же отпустило. Лица мужчины она в темноте не разглядела, а фары машины давали мало света.
Сегодня ночью дежурил доктор Венцель, а также хирург, и другие специалисты из своих отделений. Неторопливо спустившись на первый этаж, Лаура направилась по коридору в приёмный покой, когда увидела бегущую во весь дух ей навстречу медсестру Фриду, местную болтушку и одну из приятельниц Лауры. Сегодня, так же как и она сама, та заступила на дежурство в приёмном покое и Лаура хотела поболтать с ней, по пути узнав про пациента. Халат подруги развевался на бегу, сама девушка часто дышала, было видно, что такие забеги для неё явно непривычны.
– Ой, Лаура! Фуу.. – она остановилась, пытаясь отдышаться. – Ты не знаешь где доктор Хоффман, хирург?
– Он пару минут назад прошёл мимо меня в сторону центрального корпуса… А что случилось? – спросила удивлённая Лаура.
– Срочно нужна операция мужчине, его только что привезли! Большая потеря крови, множество ранений, и нога пробита… Похоже, он умирает! Боже! Это ужасно! – протараторила Фрида, порываясь бежать дальше.
Она пробежала дальше ещё несколько шагов и вдруг, вздрогнув, остановилась, с открытым ртом уставившись на подругу.
– Лаура… это же один из твоих пациентов… Точно! Как я могла забыть! Это же он! – Фрида с широко открытыми глазами смотрела на Лауру. Та внезапно почувствовала, как сердце снова кольнуло, уже сильнее. Предчувствие беды охватило её.
– Какой… Какой пациент?.. – горло и язык с трудом слушались её, приходилось напрягать связки, чтобы спросить.
– Ну этот… красавчик, как его… который тебе огромный букет подарил недавно… Гюнтер! – она, наконец, вспомнила того красивого эсэсовца,
