Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Однажды темным зимним утром он проснулся и понял, что устал. Устал от скупо обставленной квартиры, от вечной тишины, от разговоров посредством стискивания пальцев. Силы кончились.
Он повернул голову. Марфа спала. Темные очки лежали на тумбочке.
Он вздохнул. Она шевельнулась. Зевнула. Встала, потянулась, потерла затылок, пошла в туалет, держась за стену, за шкаф, за дверной косяк.
… – прошептал Николай Ильич.
Через месяц он привел домой свою аспирантку.
Они ходили по квартире рядом, шагая в такт, и громко разговаривали. Аспирантка была лихая и злобная девица, ей было забавно. Особенно когда Николай Ильич соблазнял ее при Марфе, которая сидела над толстой брайлевской книгой, иногда поднимая незрячее и глухое лицо. Аспирантка в голос смеялась.
Потом Николай Ильич пошел ее проводить. Предупредив Марфу на языке пальцевых касаний.
Когда он вернулся, Марфы не было в комнате. И в кухне, и в туалете, и в ванной. Подуло снежным ветром. Николай Ильич вбежал в спальню. Балконная дверь была распахнута. Обмирая от ужаса, он выскочил на балкон.
Марфа курила, закутавшись в одеяло.
Он вцепился пальцами в ее ладонь.
– Я все видела, – сказала она, отнимая руку. – Я вижу и слышу.
– Неправда! – крикнул он.
– Уже месяц, наверное, – сказала она.
– Зачем же ты скрывала? – его била дрожь.
– Сама не знаю, – сказала Марфа. – Мне очень жалко.
– Мне тоже, – сказал Николай Ильич. – Очень.
Они замолчали и стали думать, как быть дальше.
Сдача в шумном городе, на окраине
Танька хотела учиться в институте. В хорошем, в настоящем. Чтобы потом устроиться на настоящую работу.
Она была не такая уж отличница, чтобы сдать экзамены на все пятерки и поступить на бюджетное место. Поэтому ей была дорога на платное обучение. И у нее были деньги, представьте себе. На книжке лежали. Бабушкино наследство, потому что она за бабушкой все последние годы ухаживала.
А потом заболел брат. Тяжелая, почти неизлечимая болезнь. Лечение очень дорогое и почти бессмысленное. Танька сама слышала, как доктор говорит с матерью. Она без разговоров и вопросов сняла деньги с книжки, и принесла в больницу, и заплатила в кассу. Иначе этот институт ей поперек горла станет и вообще не будет в жизни счастья, потому что счастья за смерть родного брата не бывает.
Но получилось наоборот. Брат очень быстро выздоровел: диагноз оказался неправильный. То есть он бы выздоровел и без такого дорогого лечения. Слава богу, конечно. Но деньги не вернешь. Правда, сдача осталась, около двадцати тысяч рублей.
– Ничего, – сказала Танька. – Я на сдачу себе горный велосипед куплю.
– А сколько он стоит? – спросил отец.
– Тысяч пятнадцать, если хороший, – сказала Танька.
– А мать третью зиму без зимнего пальто, – сказал отец, грустно выпил рюмку и закусил помидором домашнего засола; разговор шел за обедом.
– А чего ты ей сам пальто не купишь? – спросила Танька. – Ты глава семьи.
– Я инвалид, – сказал отец, наливая еще. – Пенсия смех один.
Танька подумала: если инвалид, зачем водку пьешь и двоих детей нарожал?
Но вслух не сказала, конечно. Но горный велосипед купила. И ездила на нем к своему парню.
Этот парень у нее был давно, она ему доверяла.
А тут он вдруг сделал, что нельзя.
– Ты чего? – Она вскочила с кровати.
Он силой уложил ее обратно, прижался щекой и зашептал в ухо:
– Я хочу, чтоб у нас ребеночек был. Выходи за меня замуж.
Танька чмокнула его пару раз, чтоб не ссориться. Пошла в душ и долго мылась сильной струей. И шептала:
бедным нельзя детей, бедным нельзя детей .
Вышла на улицу и увидела, что горного велосипеда нет. Только стальная петля с замком на асфальте валяется. Срезали, сволочи, специальными ножницами, наверное.
– Велосипед бедным тоже нельзя, – повторяла Танька, быстро шагая и размахивая замком, как кистенем. – Бедным вообще ничего нельзя .
Встречная женщина остановилась, а потом обошла Таньку стороной.
Эвольвента блаженны чистые сердцем
Мы все просто ахнули, когда она пришла к нам работать. Я тоже ахнул в числе прочих. Она была великолепна: умна, образованна, профессиональна. Она была красива: стройна, соразмерна, ухоженна. Она была отлично одета – стильно, модно, неброско. Она превосходно держалась: достойно, сдержанно, доброжелательно.
Да, именно. Сдержанно-доброжелательно, и не более того.
У меня никак не получалось с ней подружиться. Даже просто завести человеческий разговор. Как это бывает: начинаешь говорить о работе, потом беседа перетекает на общие вопросы, в смысле общеинтересные. Разговор как бы выходит из офиса на улицу, а там люди, машины, вывески разные. Кафе и рестораны в том числе. Отчего бы нам не выпить кофе?
Но нет! На вопросы она отвечала строго по существу. Нужны сырые данные? Пожалуйста, вот, вот и вот. Обзор? Через час я пришлю файл. Мое экспертное мнение? Следует ожидать значимого снижения интереса к данному сегменту информационного потока…
Тьфу! На все попытки соскользнуть с темы она замолкала и начинала легонько постукивать пальцами по столу. У нее были крупные худые руки, с отточенными ногтями, со старинными тусклыми перстнями. Она ждала, когда я закончу болтать. Она хотела говорить о деле. Я не сдавался. Я вытаскивал ее на философское осмысление процессов, идущих в информационном поле. Ого! Она давала мне сто очков вперед. Она рассуждала об интертексте и смерти автора , цитировала Фуко и делала правильное ударение в слове « дискурс» . Юлию Кристеву называла Жюли . А однажды сказала, что читательские экспектации в поле аттитюдов распределяются по эвольвенте. Я залез в словарь, узнать, что это такое. Но так и не понял, почему именно по эвольвенте, а не по эволюте, к примеру…
Но все-таки в ходе обсуждения разных дисперсий и дистрибуций я сумел пригласить ее в кафе. Наверное, она сочла меня достойным собеседником. Кафе было весьма приличным, малолюдным и изящным. Мы ели изысканные сладости. Мы пили коньяк, налитый на донышко огромных бокалов. Она почему-то молчала и много курила. Вдруг я услышал – седьмым чувством ощутил – легкий весенний хруст. И тонкий звон капели. Льдинка в ее душе разломилась и растаяла.
Я осторожно поднял глаза. Ее прекрасная рука лежала на столе. Я подвинул к ней свою руку. Полмиллиметра осталось. Электрическая дрожь грядущего прикосновения. Не в силах более томиться, я взял ее за руку. Она сплела свои пальцы с моими и, улыбаясь открыто и доверчиво, сказала:
–
Конкретно сидим! Сонный ангел как-то в полночь, в час угрюмый
Выкатились на улицу и стали решать, куда теперь. Обычай был такой – обязательно чтоб в двух действиях, обязательно чтоб ехать догуливать .
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
