— Партнерша?
Вот ещё, да… Тоже попробуй разберись — что там в вопросах симпатий? Как будто мало самого того факта, что вместо дочери у меня внезапно может появится сын, который любит… мальчиков? Девочек? Никого не любит? Любит сам себя?
— Да. Трансгендерность и гомосексуальность, как ты понимаешь…
— Не одно и то же… — бормочу я, хаотическими вспышками представляя картины, как мой новообетённый сын знакомиться меня со своим бойфрендом, но не потому, что он гей — он просто девочка, которая любит мальчиков, но при этом чувствует себя мальчиком.
Как же это сложно всё, как сложно. Не хочу быть категоричной даже во внутреннем диалоге, но едва сдерживаюсь от мысли: «Раньше все было проще — работали, жили, мужчина, женщина, и никаких выкрутасов!»
Тут же одёргиваю себя, понимая, что начинаю звучать в своей голове голосом своей же матери, которая от всех проблем прописывала мне домашний труд, и устало провожу руками по лицу, убирая невидимую паутину проблем, стараясь временно от них абстрагироваться. Хотя бы ненадолго.
— Жень, ну ты чего? Устала? — слышу я совсем рядом заботливый голос Анны, и выныриваю обратно в настоящее.
— Есть немного, — с благодарностью принимаю от неё новую чашку чая.
Забавно, как сильно я хотела попасть к Анне несколько дней назад и обсудить эту тему, так же сильно я хочу сейчас быстрее ее закончить.
— Ты, главное, не взваливай на себя это всё. Я понимаю, знакомые, друзья — поэтому и обращаются к тебе, что хотят довериться близкому. Но это явно не твоя компетенция. Там нужен клинический психолог, консультация сексолога и психиатра обязательно. Каждый случай подобного плана сложный и в чём-то уникальный, понимаешь?
— Понимаю…
Хотя ничего, ровно ничегошеньки я не понимаю как раз.
— Поэтому отнестись к нему надо со всей серьёзностью, подключить специалистов, и не одного. И наблюдать ребёнка, смотреть его поведение в динамке, реагировать на малейшее изменение. А не спихивать все на одного психолога. А потом в случае обострений всю ответственность на него перенести? Мы же помним наше главное правило, да?
— Да… Не брать на себя ответственность в одностороннем порядке. За терапию всегда отвечают двое.
— Именно, — ещё более успокаивающим, каким-то даже родительским тоном подтверждает Анна, доверительно склоняясь ко мне. — Ты тоже можешь помочь, но в рамках своей обычной стратегии. Ты не сексолог, не психиатр, ты не должна брать на себя их функции. А семья пусть не тянет и быстрее ведёт мальчишку к специалистам. Для начала надо разобраться, в чем его проблема, а потом уже выстраивать путри ее решения.
Вот так вот. «Пусть быстрее ведут мальчишку к специалистам». Только девчонку. Нашу дочь, с которой никак не вяжутся все эти жуткие диагнозы и прогнозы. Ведь, в конце концов, она могла и пошутить!
И в то же время, вспоминая то, в каком состоянии была Мика, я понимаю — это не шутка. Даже, если она передумала, забрала свои слова назад — а проходящая неделя и ещё несколько коротких созвонов с ней, во время которых Микаэла снова не дома, где-то гуляет и, кажется, сама быстрее хочет закончить разговор, может убедить меня в том, что это была мгновенная вспышка… Все равно. Все равно, что-то происходит. Не делаются на пустом месте подобные, даже необдуманные заявления.
Помочь спокойно дожить до очередного воскресенья мне помогают, как ни странно, клиенты, на проблемах которых я никак не могла сосредоточиться в начале недели, а потом погрузилась, ушла в работу с головой — и Ромкины сообщения. Он, как я и просила, держит меня в курсе всех Микиных дел — такие подробные отчеты я получала только в самую первую их совместную поездку, когда Микаэле было восемь лет. И теперь, спустя годы, он так же отзывается по первому моему вопросу.
«Все нормально» — вот основной посыл его сообщений.
«Если бы ты мне ничего не сказала, я бы не заметил никаких изменений. Их и сейчас нет. Все по накатанной».
«Всё хорошо. Вчера малая с компашкой устроили какой-то сабантуй, пока меня не было, разнесли пол-квартиры. Пришлось вставить им профилактических пиздюлей»
С улыбкой читая такие обычные и жизненные для родителей подростка сообщения, я все рано не могу успокоиться. Что это? Временное затишье перед бурей — или всё-таки период успокоения, отката назад, к поискам себя.
Может быть, в этом все и дело? В поиске и экспериментах?
Пытаясь вспомнить себя в этом же возрасте, я старательно убираю из памяти угодливые картинки, которые всегда так нравились моей семье: «Женя не гуляет, а учится», «Женечка опять в библиотеке», «Ей не нравятся дискотеки, музыку она сама у себя в комнате слушает, что-то записывает, со шнурами этими возится. Можно на инженера-техника отдавать!» Я хочу снова вжиться, нырнуть в самоощущение подростка, который никак не может привыкнуть к новому телу, новому голосу, новым привычкам. Когда такие бурные перемены то нервируют и пугают, то вызывают восторг: «Я совсем взрослая и теперь мне можно все!»
Я вспоминаю, как тогда мне начало казаться, что я умираю и разваливаюсь, что мое новое тело не принесёт ничего, кроме страданий, неудобства и стыда. И одновременно с этим — неожиданную эйфорию после понимания, какие ощущения может дарить тебе это новое тело, после первых эротических снов и неловких поцелуев в школьной рекреации, которые хотелось повторить, чтобы снова почувствовать это — что-то тайное, секретнее, манящее, во что хотелось прыгнуть с головой, но страх не выкарабкаться держал сильнее и не пускал.
Это были сплошные эмоциональные качели — с высот восторга до ям отчаяния и самоуничижения. Чего стоили только яркие, быстрые, иррациональные влюблённости, которые захватывали с головой, иногда заставляя за эту самую голову хвататься!
Как-то целые выходные я была влюблена в дядю одноклассницы, семьянина с кучей детей, которых он привёз на дачу, и где мы все вместе два дня находились, пока он красиво и мужественно вскапывал огородные грядки, а я краснела и бледнела, глядя на это, не зная, что со мной происходит. К вечеру второго дня мне вдруг стал казаться привлекательным его старший сын, и я целый ужин просидела в кругу их семьи с пылающими от стыда щеками, размышляя о том, какая же я падшая личность. А с понедельника забыла обо всем, потому что у нас в школе появился новый физрук.
И кто знает, может, я не хотела сменить пол, не задавалась вопросами — кто я на самом деле, не потому что была такой нормальной… как раз в этом у меня возникали большие сомнения. А просто потому, что повестка дня не была такой свободной. И я не знала, на чем ещё можно заморочиться в период становления.
Да у меня даже влюблённость в одноклассницу была, из-за чего ровно две недели я считала себя лесбиянкой! А теперь, при обилии информации, кто знает, что бы я решила и кем себя идентифицировала.
С улыбкой вспоминаю, как я смущалась и краснела при подружке, которой писала контрольные по всем предметам, и которая всегда носила полупрозрачные футболки в обтяжку. А я, вместо того, чтобы рисовать таблицы, пялилась на ее шикарную грудь и представляла самые развратно-разгульные картины с её участием, заодно прощаясь со своей гетеросексуальностью. А потом оказалось, что так же плотоядно, как и я, на неё таращилась вся школа, включая учеников младших классов и стареньких дедушек-сторожей. И что это всего лишь воздействие яркой природной привлекаетельности, а не слом моей ориентации в сторону, за которую от меня бы точно отказалась семья.
