Зато здесь все счастливы. И именно сюда я прихожу в самых растрёпанных чувствах, в который раз убеждаясь, что делить людей по ролям и расставлять по полкам у себя в голове — совсем не циничная, а очень даже здравая идея. Для драматичных ошибок, метаний и поисков у меня есть Инга. А Анна — для гармонии и тишины.
Мы сидим с ней на веранде и пьём чай — конечно же, липовый, конечно же, с мёдом — такой же золотистый, как весенний закат, виднеющийся за кованым забором, ограждающим дом Анны. В отличие от предыдущих визитов, в этот раз чай меня совсем не успокаивает, и я, снова и снова, сбиваясь на словах, пересказываю ей историю «сына моей клиентки, которого она хочет записать ко мне, но я никогда не работала с такими случаями и не знаю, стоит ли мне начинать». То есть, безбожно вру, пытаясь представить случай Мики через выдуманного клиента.
— Смотря что его беспокоит, — рассудительно отвечает Анна, доливая в чашку чай, а мне почему-то хочется крикнуть ей: «Да разуй же ты глаза! Неужели не видно, что эта история белыми нитками шита?» И, в то же время, я спокойна из-за такого корректного подхода — она отвечает ровно на те вопросы, которые я задаю, не пытаясь вскрыть подноготную.
— Понимаешь, я сама не до конца разобралась, поэтому и хочу выяснить у тебя. Там какая-то навязчивая фиксация на половых органах. Вот такая прямо неожиданная вспышка. Жил-жил себе, всё устраивало. А потом вдруг — бац! И в один момент — это не мое, хочу все поменять!
Самый лучший способ создать легенду — вывернуть все наизнанку, сохраняя акцент на основной проблеме. Микаэле вот резко понадобился этот злосчастный член, а ее выдуманному антиподу мы припишем желание от него избавиться.
— Неожиданная вспышка? До этого всё устраивало? — задумчиво подмешивая чай тонкой ложечкой, повторяет Анна, склоняя голову набок. И против воли я любуюсь ею. Вот бы и я могла так же красиво, спокойно мудрствовать. Многие из постоянных клиентов точно бы удивились тому, что я считаю себя неспособной к вдумчивому анализу, особенно пылкий Павлик, время от времени называющийся меня мудрым наставником. Как бы он был удивлён, узнав, что я притворяюсь.
В терапии я руководствуюсь скорее интуицией, озарениями, настигающими меня, когда мы с клиентом настраиваемся на одну волну. И ни капельки не комплексую из-за этого. Проблемы, идущие из нашего внутреннего хаоса, легче воспринимаются так же иррационально, когда я вхожу с ними в резонанс.
А когда надо подумать, у меня есть Анна.
— Я бы не стала подозревать трансгендерность только на основании одного этого факта, Женя, — тщательно подбирая слова, продолжает она. — Фиксация на половых органах — это скорее болезненный акцент, выражение внутреннего конфликта. Желание лишить себя члена можно рассматривать как самокастрацию, умышленное причинение себе боли, нанесение увечий. Эдакое наказание из-за комплекса вины. За этим может стоять множество причин, от застарелой травмы до возможных перверсий.
— Каких именно? — вздрогнув от упоминания перверсий, которые в миру народ привычно называет «извращениями», я стараюсь не поддаваться панике.
— В зависимости от ситуации. Мазохизм, суицидальные наклонности, подавленная гомосексуальность, эксгибиционизм, невротическая мастурбация…
— Погоди секунду — отхлёбывая успокаивающийся липовый чай из пасторальной ретро-чашки с коровкой на лугу, так не подходящей теме нашей беседы, уточняю я. — А если наоборот? Если хочется, чтобы он появился?
— Кто — он?
— Ну, член.
— Ещё один? Дополнительный? — Анна озадаченно смотрит на меня, а я злюсь на себя, за такое неумелое враньё и смену легенды в попытках узнать правду. Уж слишком пугающие диагнозы она мне выдаёт. Да на фоне таких подозрений обычная гендерная дисфория, который так испугались мы с Ромкой, кажется лучшим вариантом!
— Не совсем дополнительный. Скорее… запасной.
— Прости, я тебя не понимаю. То есть, наш клиент хочет сначала лишить себя пениса, а потом оперативно вернуть? Или ему нужен ещё один… э-э… в пару? А с этим вторым что? Тоже потом избавиться?
— Стоп-стоп, нет! — еле сдерживая нервный смех из-за того, что я тут наворотила, делаю предупреждающий жест рукой. — Прости, совсем тебя запутала. Нет, с нашим… мальчиком все по-прежнему. Он — хочет избавиться. А если пойти от противного? Если, например, есть девочка. Которая хочет… приобрести. Это то же самое? Тоже суицид и перверсии?
— Женя… — взгляд Анны становится все внимательнее, и на долю секунды я побаиваюсь, что сейчас она обо всем догадается. — Давай, всё-таки, определимся. О ком и о чем мы говорим?
Нет, на такую откровенность с ней я пойти не могу. Но могу попытаться как-то обобщить ситуацию, вывести её за рамки отдельной личности.
— О мальчике…. Но не только о нем! Меня больше интересует даже не его случай, сколько само явление — манипуляция с половыми органами. Разве не может это быть просто… признаком трансгендерности? Или какого-нибудь глубокого невроза? Без всяких перверсий?
— Может, — резонно соглашается Анна. — Может быть и тем, и другим, — и я понимаю, что рано выдохнула от облегчения. — Тут ещё важен контекст, понимаешь? К любой ситуации мы подходим комплексно, Женя.
Конечно, комплексно, конечно, учитывая все факторы — семью, социализацию и личностные особенности. Только вот парадокс — в ситуации, которую я знаю лучше всего, ведь могла наблюдать своего ребёнка с рождения, мне тяжелее всего сделать выводы.
— … в случае с трансгендерами важнее, каким потребностям они удаляют внимание, а не физиология, — продолжает Анна, не замечая моей рассеянности. — Гендер — не радикальное деление, а шкала ощущений, от меньшего к большему. Это нестабильная величина, она способна меняться, иногда кардинальным образом.
Отлично. Желая хоть как-то разобраться в этой теме, я чувствую, что окончательно в ней тону.
— Люди, настроенные на переход в тот или иной пол, для начала хотят социализироваться, получить приятие в определённой роли, — продолжает Анна, пока я стараюсь не впасть в панику из-за того, что все ещё сложнее, чем я думала. — Главное для них — не то, что ниже пояса, а чтобы их воспринимали так, как они себя ощущают — мужчиной или женщиной. С этим связано изменение внешнего вида, одежды, демонстрация характерных привычек. Ты меня слушаешь, Женя?
— Я? Да-да, — рассеянно киваю я, старая б вспомнить, не демонстрировала ли Мика какие-то… странные склонности. Черт, знать бы ещё точно, что можно считать странным. То, что она особо не жаловала юбки и всегда была хулиганкой, могло вызывать подозрения каких-нибудь пятьдесят лет назад. К счастью, сейчас даже самые большие консерваторы перестали мерить норму поведенческими привычками.
— Поэтому жесткой фиксации на половых органах может и не быть, — продолжает Анна, пока я изо всех сил стараюсь сделать умное лицо и скрыть растерянность. — Человек уже ощущает себя тем, кем хочет, чтобы его видели. Для себя он уже женщина, вне зависимости от того, есть ли у него грудь, отсутсвует или присутствует член. Дело больше во внешние посыле, понимаешь? Некоторые вообще не делают нижних операций — это сложно, результат не всегда оправдывает ожидания, плюс усиленные курсы гормональной терапии — не каждый на это решится. Часто весь внутренний конфликт заканчивается приятиям в обществе — когда человека воспринимают согласно его внутреннему мироощущению, и несоответствие между тем, как его видят и кем он себя чувствует, сходит на нет. Особенно, если находится подходящий партнёр или партнёрша.
