дешевле – в притоне оставались те, кто последние заработанные пенни спускал не на еду и ночлег, а на дурманящий порошок. Но здесь, немного ниже, были обустроены курильни для посетителей побогаче: искателей острых ощущений, а впоследствии – желающих снова обрести блаженный, леденящий конечности покой, испытать который в той же мере не удается уже никогда.
Протянувшийся по полу сквозняк терпко пах. Уинифред вытащила платок, подаренный бабулей Мисси (знала бы та, в какой ситуации он пригодился!), и подкралась по коридору к дальней двери, отмеченной на карте красной точкой.
Она отперла дверь, и ее оглушил сладковатый дым – опиум. Он был почти осязаем, Уинифред показалось, что стоит лишь провести языком по зубам, и она почувствует осевшую на них пыльцу наркотика. Прикрыв рот и нос платком, она перешагнула через порог в комнату-курильню.
Здесь было темно. Свечи не горели, только тускло светила под самым потолком маленькая газовая лампочка, обрамленная круглым бумажным фонариком с кисточками. На металлическом столике лежали две курительные трубки – длинные, полые, с крошечными воронками для порошка. Из их отверстий тонкой белой струйкой курился дымок. Рядом стоял маленький, на половину унции пузырек с опиумной смесью. Оглядевшись, Уинифред поняла, что не весь дым в комнате – опиумный. Посреди курильни неисправно чадила и потрескивала круглая металлическая печка на гнутых ножках, без которой в подвальном помещении стоял бы дикий холод. В углу потолка темнела решетка вентиляции, но ее было недостаточно, чтобы вытянуть из комнаты весь дым. В обстановке чувствовался китайский дух: в красно-желтых обоях с изображениями птиц, в маленьком светлом коврике-циновке, в низких кушетках, расставленных полукругом.
Здесь без всякой стесненности могли расположиться по меньшей мере десять человек, но сейчас почти все места пустовали. Лишь слева, на низком диванчике с деревянными ножками, в окружении шелковых подушек, вышитых цветами, спиной к Уинифред лежал юноша. Она узнала его по длинным каштановым волосам.
Услышав звук открывшейся двери, Стеллан с тихим вздохом, не раскрывая глаз, перевернулся на спину и остался лежать в неестественной, странной позе: вывернутые руки, запрокинутая голова, широко раскрытый рот. Уинифред видела перед собой человека, который грезил наяву. Какие странные, должно быть, ему виделись сны.
Комната была так задымлена, что Уинифред не сразу разглядела, почему одурманенный Стеллан так странно подвернул под себя руки. Оказалось, они были связаны у него за спиной. Это не причиняло ему видимого беспокойства – его лицо застыло в гримасе нежеланного забытья. Стеллан выглядел так, будто не мылся и не причесывался по меньшей мере несколько недель. Заросло щетиной и осунулось лицо, волосы спутанными редкими прядями опустились до плеч, сорочка без воротника измялась и пожелтела. Ей и прикоснуться к нему будет тошно. Как она вытащит его отсюда, если он еще и без сознания?
Она вздохнула, и дым обжег горло. Закашлявшись, Уинифред крепче прижала ко рту надушенный платок, и Стеллан приоткрыл невидящие серые глаза. Он бессмысленно уставился в темный потолок, а потом едва заметно скосил широкие зрачки на Уинифред. Тотчас его тело обмякло. Напряженные, будто сведенные ноги дрогнули и распрямились. Юноша поморщился и хрипло произнес:
– Мисс Бейл. Уж тебя-то я точно не ожидал здесь встретить. Ты что, купила притон?
Так все это время Стеллан только притворялся, что пребывает в забытьи? Неужели ждал помощи? Или просто не хотел издохнуть в наркотическом угаре? Уинифред бросила взгляд на порошок, наполовину истлевший в металлической воронке трубки. Необходимо отдать Стеллану должное: спасать собственную шкуру он умеет великолепно.
– Вижу, ты расположился с удобством. Удивительно, что ты до сих пор не попросил принести тебе карт, – надменно проговорила она.
Стеллан нахмурился, по-видимому, не расслышав ни слова – рот Уинифред до сих пор прикрывала платком.
– Я скучал по твоему лицу, – пробормотал он, пропуская ее замечание мимо ушей. – Знаешь, у тебя вечно такое выражение, будто ты стискиваешь за спиной нож. Очаровательное.
Свесив ноги с кушетки, он попытался сесть, но не удержал равновесие и рухнул на пол. Именно на такой случай здесь были предусмотрительно постелены циновки. Стеллан ударился лбом о столик, зашипел и откинулся обратно на кушетку. Он был в сознании, но нисколько не владел собой. Сложно не вдыхать дым, если в комнате его больше, чем воздуха.
Левую щеку Стеллана наискось пересекал довольно глубокий розовый шрам. Уинифред узнала в этом следе собственные удары – тогда она рукоятью револьвера превратила лицо Стеллана в кровавое месиво.
– Кто это тебя так разукрасил? – насмешливо спросила она, отняв от лица платок.
Стеллан зло сощурился.
– Твоя работа. Неужели не узнаешь?
Уинифред улыбнулась еще шире.
– Да, точно. По-моему, твое лицо стало гораздо интереснее.
– Раз так нравится, хочешь, и тебе добавим?
– Ну-ну, Акли. Я сказала «интереснее», а не «привлекательнее».
Опустившись на колени, Уинифред принялась распутывать узлы. Вместе с опиумным зловонием ей в нос ударил и другой запах – жуткая застарелая вонь нечистого тела. Она не сумела сдержать рвотный позыв.
Несмотря на то, что его вело, Стеллан заметил ее отвращение и оскалился.
– Что такое, ваше величество? Уже не хочется меня поцеловать?
– Когда это мне хотелось тебя поцеловать? – возразила Уинифред, безжалостно дергая веревки.
Без ногтей распутывание узлов давалось ей с трудом – нечем было их поддевать, а волокна больно впивались в мягкую кожу.
Ослабив путы, она увидела, что на запястьях юноши темнеют синяки: старые желтые перекрывали новые, фиолетово-черные, словно свежие сливы.
– Думаю, раз или два у тебя мелькала такая мысль, – заявил он с уверенностью, и Уинифред фыркнула, расшатывая петлю. – Но даже в самом безумном опиумном бреду я не мог представить, что ты придешь меня вытаскивать.
Она промолчала, и Стеллан обернулся через плечо, чтобы посмотреть на нее. На его рассеченном лице на мгновение мелькнула робость.
– Может ли быть, что он…
– Нет, – отрезала Уинифред и с силой дернула петлю – нарочно, чтобы причинить ему боль.
Стеллан понял это. Его глаза тут же потухли, и он отвернулся.
– Поверь, если бы решение было за ним, ты бы остался гнить здесь.
– Тогда кто? – с невеселым смешком спросил он. – Уж не ты ведь. Я, разумеется, благодарен тебе за помощь, но извини, я не совсем верю в бескорыстие твоего нежного девичьего сердечка.
– И правильно делаешь. За спасение тебе стоит поблагодарить свою жену. Хотя она ничего особо и не сделала, только без конца ныла да чудом раздобыла нам мешок с деньгами.
Едва произнеся это, Уинифред устыдилась. Эвелин не стоило винить всего лишь за то, что она храбрее на словах, нежели на деле. А Келлингтон, как Уинифред уже давно поняла,
