шпилями фрегатов, ее ладонь обжигало воспоминанием: тяжелый горячий револьвер с потертой рукоятью из лакированного дерева, луна, застывшие глаза и кровь на подоле платья.
Поймав на себе внимательный взгляд Теодора, она отвернулась и принялась рассматривать прилавки торговцев.
Не поворачивая к «Золоту дракона», Томас остановил лошадей у лавки, торгующей фарфором. Изделия были тесными рядами расставлены у окна без стекла. Уинифред толкнула Келлингтона ногой, и тот раскрыл глаза.
– Иду, – отозвался он и, вспомнив совет Уинифред, ссутулился.
Застегнутый на все пуговицы сюртук вспузырился на груди. Келлингтон расправил его руками и устало взглянул на Теодора.
– Дарлинг, я заплачу тебе сто фунтов, если ты сделаешь это за меня.
– Извини. Вдруг они знают меня в лицо?
Теодор виновато развел руками, хотя было ясно, что Келлингтон говорит не всерьез – он уже выбирался из экипажа.
– К тому же твои обещания ничего не стоят, если дело касается денег, – добавила Уинифред. – Где мои пять сотен?
Келлингтон сощурился и, не ответив, захлопнул дверцу.
Когда он скрылся за углом, Теодор вынул часы и принялся отсчитывать время, шевеля губами.
– Судя по плану мистера Парсона, отсюда до «Золота дракона» три минуты пешком, – прикинул он. – Четыре, если он собьет кого-нибудь с ног. Пять, если кто-то собьет с ног его.
Уинифред потянулась и принялась неторопливо осматривать себя, подтягивать ремешки ботинок, расправлять корсаж. Если Келлингтон должен был привлечь к себе внимание, ей нужно было всячески его избегать.
– До черного хода на лошадях – минута, – сказала она. – Может, меньше, если сумеем проехать через тот проулок, о котором упоминал Парсон. Ждем три минуты, пока он доберется до курильни, еще две – пока отвлечет на себя внимание. Отнимем минуту…
– У нас еще полно времени, – разочарованно заметил Дарлинг, подбрасывая в руке часы. – Может, сыграем в шарады?
– Шарады? Тедди, я, кажется, еще не выказываю признаков старческого слабоумия.
Уинифред уставилась на прилавок с фарфоровой посудой. Стоило подуть ветерку, и подвешенная в пустом окне штора пробегала по пустым чашкам и пиалам, заставляя их тонко гудеть.
Тот же ветер приносил с пристани затхлое, тошнотворное зловоние реки. В тот вечер, когда она убила мистера Мэшвуда, запах был совсем таким же, только, пожалуй, немного слабее из-за прошедшего дождя.
Задумавшись, она загляделась на прилавок и не сразу заметила, как Теодор выскользнул из экипажа. К действительности ее вернул звук закрывшейся дверцы.
– Тедди?
Уинифред высунула голову в окно. Юноша обогнул карету, коротко погладил Геллу по носу и скрылся в посудной лавке. В окне без стекла мелькнуло лицо старика-китайца с длинной белой бородой и странного вида повязкой на голове. Уинифред показалось, что лавочник смотрит на нее.
Теодор вернулся ровно четыре минуты спустя, неся на вытянутых руках два квадратных ящичка из полированного дерева. Запрыгнув в карету, он велел трогать и с плохо скрываемым удовольствием протянул один ящичек Уинифред:
– Ну же, открой.
Уинифред приняла ящичек из его рук. На крышке был вырезан дивный рисунок – журавли, опустившие в воду длинные клювы. Внутри она обнаружила китайский сервиз на красной бархатной подложке – несколько чашек и чайник. Осторожно вынув одну из чашек, Уинифред поглядела сквозь нее на свет. Тонкий бирюзово-белый фарфор просвечивал, как юный листик.
Экипаж тряхнуло, и Уинифред, опасаясь разбить подарок, торопливо вложила его обратно в бархатное отверстие.
– Очень мило. Спасибо, Тедди, – степенно проговорила она.
– Я заметил, как ты на них смотрела, – хвастливо пояснил Дарлинг, улыбаясь. Он не обижался на то, что Уинифред так и не научилась толком принимать подарки. – Хорошие я выбрал?
– Отличные. – Опустив крышку на место, Уинифред погладила вырезанный на ней рисунок и остановила взгляд на втором ящичке. – А в том что?
– Это для Лауры. Такие же, только розовые.
Уинифред замолчала и вдруг поймала себя на том, что пальцы бездумно вырисовывают контуры журавлей на дереве. Ей так хотелось выплеснуть правду, что она сама начинала рваться из нее, причем совершенно бездумно.
– Знаю, сейчас не время и не место об этом говорить, но… на самом деле я задумалась, – наконец призналась она, не упомянув, что даже не обратила внимания на чашки в лавке.
– О чем? – терпеливо спросил Теодор.
– О том, что случилось летом. Это место возвращает мои худшие воспоминания. Я не знаю, придет ли время, когда я буду вспоминать о случившемся без дрожи.
Карета остановилась у черного хода. Медлить было нельзя – сейчас в притоне был один из работников, надзирающий за ним. Но уже через семь минут к нему, вернувшись с перерыва, добавится второй.
Чувствуя облегчение от того, что поделилась с Теодором своими чувствами, Уинифред отложила на сиденье коробку и повернулась было, чтобы выйти, но юноша поймал ее за руку и мягко сжал. Уинифред нехотя обернулась. Дарлинг всегда видел ее насквозь.
– Я знаю. Это время обязательно наступит, – тихо заверил он и провел по ее запястью большим пальцем. Глаза его мягко, тепло сияли.
Конечно, Теодор знал, что ей вовсе не интересны китайские чашки. И о том, что она чувствовала в тот миг, когда зловонный ветер с Темзы касался ее лица, он тоже знал.
Стремительным жестом поднеся к губам его кисть, Уинифред выскочила из экипажа и зашагала к «Золоту дракона». Лицо ее горело – порыв, заставивший ее поцеловать руку Теодора, овладел ею так внезапно, что она не успела ему воспротивиться.
Черный ход находился в закрытом тупике. По обе стороны притон окружала плотная стена застроек, и иначе как с другой улицы, сюда было не подойти. Людей не было совсем – обстоятельство, благоприятное для Уинифред и не совсем благоприятное для Теодора, который в своем чистеньком экипаже, запряженном двойкой, был словно единственная белая роза в кусте алых.
Дверь, разумеется, оказалась заперта, но стараниями Парсона у Уинифред был ключ. Поворочав им в тугом замке, она по совету хозяина притона пару раз поддала дверь плечом, и та наконец впустила ее внутрь.
Уличный свет пролился на маленькую площадку с голыми стенами и полом. Она оканчивалась узким неосвещенным коридором, уводящим вглубь «Золота дракона» – туда, где Келлингтон сейчас удерживал на себе внимание опиумщика. Закрыв дверь, Уинифред обнаружила, что солнце попадает сюда и через окошко – прямоугольное, с решеткой, футах в семи от пола. Поделенный металлическими столбиками на три части свет вырисовывал квадрат коридора посередине площадки, а слева – очертания ступеней.
Нащупав перила, Уинифред поспешила вниз. На одном уровне с площадкой по другую сторону коридора располагался притон. Там люди ютились на узких, кишащих клопами двухэтажных койках, выставленных плотными рядами. Там и трубки были старее, и смесь
