его ногам. — Я все еще здесь!
Мы оба уставились на смятый листок бумаги на моем ковре. Я поднимаю его и кладу обратно на комод. Я обезумела от гнева, но не глупа.
Сделав глубокий вдох, я плотнее закутываюсь в простыню и пытаюсь придать своему голосу твердость.
— На самом деле, это безумие. Я разглагольствую о тебе уже пять минут, и все же я даже не коснулась того факта, что ты подвесил меня над бортом своей яхты, как рыбу на леске.
Мы смотрим друг на друга, мой взгляд горяч как ад, а его непроницаем. В конце концов, он кивает, опускает локти на колени и потирает руки.
— Мне жаль, — тихо говорит он.
— Извинений недостаточно, — шепчу я в ответ.
Его глаза вспыхивают.
— Тогда что же будет, Пенни? Потому что одно можно сказать наверняка: я не буду ходить по этой земле без тебя, — он горько смеется, проводя ладонью по груди. — Я пробовал и мне не понравилось.
Тишина стекает по стенам, как сироп. Внезапно я кое-что понимаю: я не знаю, чего я хочу от него. Он не знает, что мне дать. Мы просто два идиота, которые не знают, как устроена любовь.
У меня в горле словно песок.
— Ну что ж. Разберись в этом.
Он стонет, разминая шею.
— Рори не рассказывала мне об этом.
— О чем?
Он поднимается на ноги, качая головой.
— Ни о чем, детка.
Я отвожу глаза, пока он одевается, зная, что если я увижу, как напрягаются его бицепсы, когда он затягивает ремень, я снова окажусь лицом вниз на кровати, виляя задницей в воздухе, и мой монолог будет бессмысленным.
Я следую за ним к входной двери, которая ударяется о раму благодаря его дурацкой выходке. Единственная причина, по которой меня не ограбили, заключается в том, что за дверью стоят двое крепких мужчин. Мои щеки пылают, когда я понимаю, что они определенно слышали всю мою вспышку гнева и, что еще хуже, то, что я всю ночь выкрикивала имя Рафа в ином контексте. Но когда мы идем к выходу, они вежливо отворачиваются и пялятся на стены.
Раф поворачивается, хватает простыню и дергает меня к себе, прежде чем я успеваю увернуться от его руки. Когда я пытаюсь повернуть голову, он обхватывает моё лицо рукой и прижимается своим ртом к моему.
— Мне действительно жаль, Куинни, — бормочет он таким тоном, что у меня подкашиваются колени. — Я разберусь с этим, обещаю.
Я не смею дышать, я слишком боюсь, что выйдет что-то милое. Вместо этого я сжимаю ткань в кулаках и наблюдаю, как он переступает порог.
— Подожди, — выпаливаю я.
оборачивается на верхней площадке лестницы, с надеждой встречаясь со мной взглядом.
— Черная.
Они сужаются.
— Что?
— Именно такого цвета я хочу свою Birkin, — затем делаю паузу. — Первую.
А после захлопываю сломанную дверь.
Глава двадцать третья
— Пресмыкайся.
Я перестаю крутить покерную фишку и хмурюсь.
— Что?
Рори смотрит на меня с другого конца стола так, как будто только что обнаружила, что у меня всего одна клетка мозга, и ей интересно, как я выживаю изо дня в день.
— Она хочет, чтобы ты пресмыкался, Раф, — ее губы изгибаются в усмешке. — И правильно делает. Святой гусь, неудивительно, что она исчезла с лица планеты, ты абсолютный псих.
Я провожу костяшкой пальца по лицу и смотрю на мраморную столешницу. Интересно, если я стукнусь об нее головой, вобьёт ли это в меня хоть каплю здравого смысла? Самое ужасное в реакции Рори то, что я рассказал ей только супер-отфильтрованную версию истории: проигрыш в пари с поцелуем, чек и кулон. Я пропустил всю эту историю с горячей линией, диким сексом врагов с привилегиями и, конечно, тот факт, что я выволок Пенни за борт яхты под проливным дождем. И она так реагирует?
Да, я первоклассный мудак.
Я был так ослеплен невезением, которое принесла мне Пенни, что не задумывался о том, как причинил ей боль. Я думал, чека на миллион долларов будет достаточно, чтобы смягчить удар, но, черт возьми, видеть его все еще скомканным на ее туалетном столике этим утром было как удар ножом в сердце. Она так сильно ненавидела меня, что даже не обналичила его?
Чайник закипает, и Рори вскакивает, чтобы достать из шкафчика три кружки. Пока я наблюдаю за ней, редкий приступ паники пронзает мои нервы.
— Ну, и что мне, черт возьми, делать?
— Для начала извинись.
— Пробовал, не сработало.
Рядом со мной Анджело со смехом уплетает яичницу. Я поворачиваюсь и свирепо смотрю на него.
— Как ты пресмыкался?
Он лениво поднимает на меня глаза.
— Я убил ее семидесятилетнего жениха пулей в голову. За что мне нужно было пресмыкаться?
Рори одобрительно хмыкает. Я закатываю глаза, смесь из горечи и ревности переполняет меня. Мой брат и его жена представляют тошнотворную картину супружеского блаженства. Они все еще одеты в одинаковые кигуруми после раннего утреннего перелета. Анджело приготовил завтрак, Рори заваривает чай. Боже, раньше я жалел мужчин мафии, которые шли под венец, а теперь одержим мыслью, что я стою у алтаря и жду Пенни. Держу пари, она сексуально смотрится в белом. Она во всем выглядит сексуально.
Но сначала — пресмыкаться. Верно.
— Твоя первая проблема в том, что, кажется, будто ты вернулся за ней только потому, что узнал, что кулон принадлежал твоей маме, — Рори насыпает горсть сахара в кружку и задумчиво размешивает. — Она, наверное, думает, что если бы это было не так, ты бы никогда не выбил ее дверь, — Рори смотрит на меня. — Кстати, очень по-Габовски с твоей стороны.
Анджело снова смеется. Сегодня он в раздражающе хорошем настроении.
— Ты шутишь? Любой, у кого были глаза, мог видеть, что Раф всегда собирался приползти обратно. Я был настолько уверен, что сделал три ставки на то, сколько времени это займет.
Я хмурюсь.
— Ты же никогда не делаешь ставки.
— А ты не носишь спортивки и не смотришь отстойные сериалы с моей женой. Я сделал исключение.
Застонав, я провожу рукой по лицу. Манжеты рубашки пахнут духами Пенни, и от этого мне хочется выцарапать себе глаза. Правда в том, что Габ сказал мне, что кулон Пенни принадлежал нашей маме, и это было оправданием, а не причиной. Конечно, это самый идеальный поворот судьбы, который заставляет меня наплевательски относиться к тому, что она — самое невезучее, что когда-либо случалось со мной, но я был на том этапе, когда хватило бы
