произойдет. Больше 1600 километров до Рыльска, и я никак не могла выехать. Вдруг стало плохо моему отцу. Он был очень крепким мужчиной, летчик военный. Ночью случился приступ сердечный. Я каким-то образом его дотащила до кровати и побежала мерить давление: 220 и выше, я уже даже не смотрела, сколько. Пытаюсь вызвать «скорую», «скорая» обещает приехать только через полтора часа.
Звоню сестре, сестра говорит: я выеду, как только смогу, такси тогда не было. И я, сделав ему укол, дав таблетку и опустив его ноги в горячую воду (это все, что я умела на тот момент), побежала к святому углу.
У меня была икона Феодоровской Божией Матери, приложенная к чудотворной, я перед ней упала на колени. Отец был некрещеным, и я взмолилась о том, чтобы мой папа не умер некрещеным. И, хотя я ни разу не мистик, но до сегодняшнего дня убеждена, что Матерь Божия с иконы мне улыбнулась, и я внутри своего сердца почувствовала, что все будет хорошо. «Скорая» приехала через десять минут, у папы ничего серьезного не нашли. И я как-то сразу собралась и уехала в Рыльск. Больше я домой не вернулась. А незадолго до этого мне снился сон, словно приезжаю в Рыльск, ко мне навстречу выходит старец, я делаю ему земной поклон, он целует меня в лоб, берет за руку, ведет в какую-то комнату и дарит мне белую рубаху с крестом. Я спрашиваю: «Что это, Батюшка?» Он отвечает: «Это принадлежало мне, теперь это будет твоим». Только спустя время я узнала, что это срачица — рубаха, в которой постригают монахов.
Интересно, что когда я приехала в Рыльск, то все повторилось в реальности, кроме рубахи. Рубаха тоже стала реальным постригом. То есть он меня встретил, я сделала земной поклон, он поцеловал меня в лоб, мы пошли в нижний храм, где он мне торжественно объявил, что мне надо ехать в женский монастырь в Гнеушево. Мне не хотелось, и лицо это выдало. И ведь главное уговаривала себя все выполнить, потому что я Матери Божией обещала, лишь бы папа не умер некрещеным. А Старец спрашивает: «А что такое?» Я говорю: «Батюшка, хоть туалеты мыть, но только возле Вас!» И он как-то расстроился: «А что, опять на лужок?». Я ушла в полной растерянности. Позже приехал казначей монастыря, отец Иоаким, и хорошенько отругал меня. Сказал: «Что вы, осетины, сюда ездите, батюшку доводите, что вы свою волю творите! Вот вы приезжаете, он вам говорит волю Божию, а вы свою творите, что вы его мучаете!» Правильно все сказал. Ночью я себя мысленно отругала, покаялась, одумалась, еле утра дождалась, пошла и сказала:
«Батюшка, в морг — значит в морг. Куда надо ехать? В Гнеушево — значит в Гнеушево». Он разулыбался, говорит: «Матушка, ну ничего, Вы же пока не знаете, как, что, куда. Не знаете расстановку сил, где ангелы, где бесы. Вы собирайтесь, поедете на сборы, в Москву». Еще лучше! Это знаете, как уровень: или откатываешься, или перепрыгиваешь, или проходишь. Но перечить я уже не стала. Одной ночи с муками совести вполне хватило. Так я оказалась в Москве.
На послушание в Москву. Стояние с кружкой для сбора пожертвований у метро
Здесь я каждый день боролась со своей гордыней. У меня два высших образования, я заканчивала аспирантуру, что я здесь делаю — вообще какие сборы, какая кружка! Ну, потом помолишься, на других сестер посмотришь. Хорошая была проверка на честность, на выносливость, на послушание. Один раз нас забрали в милицию. Нам навстречу выходит такой развязный капитан, знаете, жует жвачку, и я думаю: этот точно не пожалеет. А он так смотрел, смотрел на нас, потом повернулся и говорит дежурному: «Я не буду их оформлять!» А ему из окошка удивленно отвечают: «Почему?» Он говорит: «А я верующий». Повернулся и ушел. Я тогда подумала, что правда, как мы часто ошибаемся, когда по внешнему виду судим о людях.
Нас было девять женщин, мы жили на монастырской квартире, это была полуторка.
И в основном мы там молились, ночевали, а так мы ходили на послушание. Это хорошая школа для тех, кто хочет идти в монастырь.
Шесть месяцев мы несли там послушание. А на Пасху рванули в Рыльск без разрешения. Так захотелось в родной монастырь. И когда приехали, батюшка меня вызвал и стал говорить, что мы с сестрами не посрамили Рыльский монастырь в Москве, но пришло время и нужно ехать основывать женский монастырь в Осетии.
Это уже 2002 год, май. Московские друзья дали мне фотокамеру цифровую, тогда большая редкость была, и я во время службы щелкала отца Ипполита, батюшка в какой-то момент недовольно говорит: «Кто меня все время (вспышка ему мешала) фотографирует?» Я говорю: «Батюшка, это я, я!» Ну я в мирской одежде, еще не монахиня. А он заулыбался и говорит: «Аааа, игуменья Аланская, как будет по-осетински «Христос Воскресе?» Я растерялась. И вдруг он на весь храм произнес по-осетински «Чырысти райгас!» На фотографии видно, что у него слезы в глазах стоят. И потом уже мы так вот с духовными чадами старца говорили и думали, что он прощался с нами — это была последняя Пасха, а мы, конечно, ничего не поняли.
Как старец указал место для монастыря в Осетии
Сначала мы как сестричество расположились в городе Алагир, где духовные чада батюшки купили довольно недостроенный дом, этим занималась Наталья Федорона Носова и ее фонд «Успение». Тогда еще жив был батюшка, и в сентябре 2002 года, после монашеского пострига, я в последний раз виделась с ним, просила благословения на переезд из Алагира в станицу Архонскую — родину архимандрита Матфея (Мормыля). Батюшка так кулаком по столу ударил, говорит: «Аладжир». «Аладжир» — это по-осетински произношение Алагир. Потом сразу смягчился и говорит: «Ну ищи, где-то там от вас в семи километрах заброшенный дом отдыха, там будет монастырь, у вас будут домики, церквушечка, рыбка будет…». А я на него смотрю в недоумении: какая рыбка?.. Я ему: «Батюшка, куда идти? Север, юг, запад, восток, кто мне его отдаст?»
И когда уже батюшка наш почил, на Владикавказскую кафедру пришел владыка Феофан, именно он стал проводником воли Божией, и все это через него осуществилось. Именно он попросил у местных властей участок. Оказалось около семи километров от того дома, где мы жили. И действительно, у нас есть пруды, в которых водится рыбка, и в которых мы крестим людей.
Помощь старца после смерти
