в транзитную хату к суровым уральским арестантам, которые, узнав, что он шнырь, заставили его свести звёзды с колен. Но такие случаи единичны, и были, по сути, беспределом.
То, что сделал я с Мордой, тоже был беспредел, хотя и лайтовый, так как я всё же над ним сжалился. Но я больше мыслил своими вольными понятиями, чем воровскими, и считал, что поступил правильно.
Но больше всего с нового этапа мне не нравились два брата. Да и не только мне, другие тоже сразу восприняли их в штыки. Братья были подельниками и сидели за изнасилование. Вдвоём, под предлогом помощи с уроками, они попали в гости к четырнадцатилетней знакомой.
Подростковый спермотоксикоз ударил им в голову, и они начали к ней приставать. Девочка отбивалась и кричала, но братьев это не останавливало. Они её раздели и начали руками лезть в половые органы. Неизвестно до чего бы дошло, но её родители вернулись домой и вошли в комнату. Девочка была спасена, а два дебила отправились топтать зону.
Сами они тоже были малые, долговязому лет шестнадцать, другому, который был сильно похож на брата лицом, но намного меньше ростом, было пятнадцать. Что для меня было удивительно, так то, что на беспредельной малолетке их не опустили. Даже на взросле насильники сразу отправляются в шерсть, а порой и к обиженным, хоть х*ем и не наказывают. Но и на централе они пробыли недолго, ходили под подпиской о невыезде и на тюрьму поехали из зала суда. За делюгу с них спорили лещем и постановили с ведома взросла, жить шнырями.
То, что они отделались так легко, очень не понравилось Бахарику.
— Я старшего опущу короче, — сказал он нам вечером. — Насильник, да ещё и с внешностью п*дарской, а не п*дор. Не я опущу, так в зоне опустят.
Внешность у старшего правда была девчачья, да ещё и губастый.
— Тормози, это гадство, нельзя так, — сказали мы.
— Да я не по беспределу! Добровольно. Поговорю с ним, он сам начнёт, — сказал Бахарик.
— Младшего только не разводи, — сказал я. — Мне в принципе плевать на этих животных, но он малой совсем.
И начал Бахарик беседовать со старшим по вечерам. То яблоко ему принесёт, то апельсин. Показывает, и говорит, что вот, дескать отдам тебе свою пайку, а ты со мной на дальняк сходи. Тот отнекивался, но не по-мужски, а ломался, скорее, как девочка.
А однажды произошёл странный случай. Сидим мы в столовой, заходит Бахарик, идёт к подоконнику и оборачиваясь, возмущённо заявляет: «А где моя пайка?». Пайкой в тюрьме называлась положенная пайка хлеба. Мы только развели руками, не знаем.
— Скрысили! — орёт Бахарик. — Я тут на подоконнике оставил, специально на потом.
— Ну, давай тумбочки перевернём, — сказал я. — Может этап новый. Не свои то точно.
Собрали вместе всех арестантов карантине в столовке. Не было только насильников, они в это время драили полы.
— Похоже у нас завелась крыса. Грязная, мерзкая крыса, — начал я речь. — Сегодня отсюда, с подоконника, кто-то утянул пайку хлеба, которая принадлежала Бахарику. А пайка, как известно, в тюрьме — святое. Когда мы голодаем, когда жрать нечего, на чём мы живём? На хлебе. Хлеб всему голова. И кто-то позволил себе взять чужое. Если признается сейчас, то бить не будем. Итак, кто это?
Все молчат.
— Тогда, раз никто не виновен, мы сейчас поднимем и осмотрим все тумбочки. Согласны?
Раздались утвердительные голоса. Кто-то даже возмущался: «Конечно, как ты мог подумать?». Сказано — сделано. Но предварительно нужно было опросить всех. Подтянули братьев.
— Хлеб брали отсюда? — я указал на подоконник.
— Нет, не брали, — дружно ответили братья.
Всем скопом мы пошли осматривать тумбочки. Включая наши собственные. В одной из тумбочек кубрика, где спал новый этап, нашлась пайка хлеба.
— Чья тумбочка? — спрашиваю.
— Моя, — выходит вперёд долговязый насильник.
— Ты же ел свою пайку за обедом, я сам видел, — я прекрасно это помнил, потому что мы сразу заметили, как жадно набрасывается он на баланду, это заметил и Бахарик, регулярно предлагавший ему свою пайку в обмен на секс-услуги.
— Ел, — потупил глаза он.
— Так пайку с подоконника чужую, ты взял? — спросил я.
— Я… — еле слышно пробормотал он.
Тут я реально разозлился. Он раздражал меня изначально. Ненавижу насильников, педофилов, педерастов. К Бахарику, который вроде как был натуралом, но пользовался услугами п*доров, я относился тоже не очень хорошо.
— Дай зажигалку! — обратился я к Стасу. Тот протянул мне её.
— Зачем зажигалку? — испуганно спросил долговязый.
— Пожалуйста, не надо! — встрял младший брат.
— А ну отойди, — я рукой отвёл младшего в сторону.
— Ты понимаешь, что совершил крысиный поступок? А за поступки надо отвечать, — спросил я у старшего, мне хотелось услышать осознание вины из его уст.
— Да… — он кивнул, и я, сжав зажигалку в кулаке, сильно ударил его в лицо.
Он упал, из носа пошла кровь, под глазами растянулись синяки. То ли сломал, то ли разбил нос.
Я взял его со Стасом под руки и отвели в умывальник. Он довольно долго умывался там и останавливал кровь.
После этого Бахарик начал усиленней вести свои переговоры. Присоединился к нему и Шмидт.
— Ты понимаешь, что в зоне тебя выебут? — говорили они по вечерам, сидя рядом с ним на шконке. — По беспределу, толпой, тебе будет больно. А тут, со мной, по-хорошему за грев, сходишь на дальняк, в зону поднимешься уже рабочим п*дором, и никто опускать тебя по беспределу там не будет.
В итоге долговязый не выдержал и сдался, согласившись сделать Бахарику минет. Они пошли вместе в туалет, потом с ним же пошёл Шмидт, и, к моему удивлению, Стас.
Через пару дней, новый этап подняли в зону, а нас по-прежнему оставили в карантине. Только теперь наш коллектив пополнился новеньким с того этапа, который так же сидел за изнасилование. Только в отличии от братьев, он был невиновен.
У него была девушка, они встречались, но её родители были против отношений. Узнав, что детишки начали вести половую жизнь, они написали заяву за изнасилование, и парня упекли в тюрьму. Девушка на суде рыдала, говорила, что это было по обоюдному согласию, но суд остался непреклонен. Причём всё это было отражено в материалах дела, которые он нам показывал. На зону он так же приехал на перережим, недавно ему исполнилось восемнадцать.
От нас он получил погоняло Рыжий, за веснушки и волосы, отливающие рыжим оттенком.
После того, как новый этап поднялся в зону, к нам в карантин прибежали опера и воспет.
— Да вы совсем ох*ели! — орал старший
