Но здесь, около могильных плит и резкого запаха сырой земли, исчезает любая иллюзия, остается лишь горечь несбывшихся надежд. Здесь ты понимаешь, что ничто не принадлежит тебе: мир не принадлежит тебе, жизнь не принадлежит тебе. У тебя нет ничего, кроме сейчас. Так думала Трубецкая, стоя около могилы отца, и на душе у нее было невыносимо тяжело.
Она стояла около могилы отца, когда заметила, что к ней тяжёлой поступью направлялся высокий полноватый пожилой мужчина в черном пальто с поднятым воротником, препятствующим холодным каплям дождя заливаться под рубашку. Когда он приблизился настолько, чтобы она смогла рассмотреть глубокие морщины у лба, нависающего над длинным острым носом, сухие бледно-оранжевые губы, она без труда узнала рериса Фиц -Флаада, хотя он и не был таким апельсиновым, как сын, а скорее бледным, как снег, но рост выдавал в нем эдэлийца. Рерис степенно шел по воде, бегущей по каменной плитке, устремив свой орлиный взор прямо на Ольгу. Издалека он действительно походил на орла, гордого, горного, возвышенного, холодного, но когда подошёл к ней, то расплылся в блаженной улыбке, которая обнажила его ровные белые зубы. Ей вдруг подумалось, что если бы Дэниэл жил 2000 лет, то стал был таким же как рерис.
– Здравствуйте, рерис Фиц-Флаад! Рада с вами познакомиться, – Ольга протянула руку.
Рерис хитро посмотрел на председателя и пожал ее руку, выражая при этом все своё одобрение и восхищение. Он посмотрел на могильную плиту, на которой чёрными изящными буквами было выгравировано имя и годы жизни Петра Алексеевича, затем вернул взгляд на поникшую Ольгу, тяжело выдохнул и начал свой монолог:
– Мой путь на вашу планету занял 100 лет. К тому моменту, как мы с сыном сели в корабль, твой отец только искал свою жену. Он был молод, амбициозен, подавал большие надежды. Откровенно говоря, я всегда считал его удачей для вашей планеты, не только для вас, хранителей. Он справился со своей задачей, вы существенно продвинулись вперед в своем развитии, но совершить революцию предстоит его детям, то есть тебе и, конечно, твоим очаровательным сестрам. Евгения и Юлия не могут сидеть в стороне, как бы ты ни желала их отгородить от всего, что происходит в Совете. Это и их судьба тоже, для этого они пришли в этот мир, для этого родились, нельзя избегать своего предназначения, нельзя получить знания, не выучив урок.
– Очень знакомые речи. Вы говорите как моя мама, – улыбаясь, заметила Ольга, а помолчав добавило тихо, – и ее подруга.
Рерис стряхнул с головы капли дождя, обошел могилу вокруг, словно искал что-то, и обратился с Ольге, с хитрой, но доброй улыбкой:
– Разумеется, ты можешь позволить помочь тебе справиться с делами, например, сильного и надежного парня, который любит тебя искренне.
Трубецкая вздрогнула и спрятала свое удивление чрезмерной осведомленности рериса об их жизни. Кроме того, ее нисколько это не задевало, она даже испытывала крайнюю нужду в разговоре с человеком, который походил на ее отца.
– Вы сделали ему хорошее предложение, я думаю, он его примет в скором времени. А я не могу оставить свое наследие.
– Наследие, – протянул рерис, раскрывая зонт над головой девушки, – Это ли жизнь в вечном долгу перед всем светом? Или это ценность жизни и ее наполнение, которое приносит радость и покой? Принимать предложение будет можно сразу после того, как мы разрешим вопрос с этой группировкой, как вы их называете здесь? Террористы. Да, именно с ними.
Его манера говорить имела свойства колыбельной матери, речь была распевной, плавной, слегка монотонной, каждое слово подавалось увесисто, с нарочитой значимостью. Взгляд его болотных орлиных глаз был цепкий и благодушный, от него исходило спокойствие, он весь был пропитан умиротворением и теплотой, так что место рядом с рерисом Фиц- Флаадом казалось самым безопасным местом на земле.
Ольга встала ближе к рерису и заговорила быстро, рассеянно:
– Это представляется мне очень сложной задачей. Я не представляю, что делать. Так много зависит…
– О, вижу, – вздохнул рерис, обнимая Трубецкую, – мой сын напугал тебя своим рассказом. Он ведь уже сказал тебе, почему мы прилетели к твоему отцу.
– Да, и мне страшно от осознания того, что скрывается за звездами.
– Не надо бояться. Мы обязательно поговорим с тобой об этом, но не под проливным дождем, – с этими словами рерис повернул замерзшую девушку в сторону ждущего ее такси.
– Может быть, вы присоединитесь к нам за ужином сегодня? – поставив одну ногу в машину, спросила Ольга, – Будет вся семья.
– И братья Дэйли? – уточнил рерис, улыбаясь.
– Вся семья, – кивнула она.
– С удовольствием, госпожа председатель. Увидимся вечером, – попрощался рерис и закрыл дверь автомобиля.
Такси мчалось по улицам города, разбрызгивая текущую по асфальту воду на прохожих и проезжающих мимо машин. Крупные капли дождя ударялись о стекла и сбегали вниз одним стройным прозрачным потоком.
Ольга вернулась домой, когда ливень уже закончился, остался только приятный запах свежести и окутывающий в свои холодные одеяла легкий осенний морозец. На пороге дома ее ждал Цхавребов, он стоял с тремя пышными розовыми розами в руках и шептал какие-то слова. Он подошел к ней, стеснительный и смущенный, словно мальчишка на первом свидании, протянул цветы и сказал:
– Мне показалось, что я вел себя неправильно в нашу предыдущую встречу.
Ольга расплылась в улыбке, но быстро ее скрыла и забрала цветы. Видеть вечно беспечную и равнодушную натуру Артура столь заинтересованной и несколько ранимой было одновременно приятно и странно. На его лице отражались чувства, которые раньше ему были неизвестны, боль потери и страх перед будущим – то, что их сейчас объединяло. Предчувствую долгий и откровенный разговор, Ольга позвала Артура в беседку, построенную Петром Алексеевичем для летних семейных ужинов.
– Ты с детства знаешь, – утверждал Артур, – что такое любовь в семье, видела пример долгих и счастливых отношений между мужчиной и женщиной, а я не знал, что такое существует. Я знал, что любовь приносит разочарование, и не получал взаимности даже от матери, чего я мог ожидать от других женщин? Отец работал и одаривал мать золотом, так он научил меня тому, что женщины легко продаются, а денег у меня в наследстве было предостаточно.
– А где твоя мать? Ты никогда не говорил о ней раньше, – грустно заметила Ольга.
– Как только мне исполнилось восемнадцать, – перебирая в памяти события, безучастно рассказывал Артур, – она сбежала с каким-то бедным актёром. Могла бы и не ждать моего совершеннолетия. Я не знал любви до нее… Но и эта любовь причинила мне только страдания, а такому сильному парню, как
