и исчезают в снежной круговерти.
Л и н а хлопает руками, пытаясь согреться. Рядом — б о г о м о л к а.
Б о г о м о л к а. Мне бы со святыми местами, доченька.
Л и н а. Какие еще святые места?
Б о г о м о л к а. Лавра Печерская… Монастырь Загорский… Афон. Всюду я, милая, при Советах ходила, всюду.
Л и н а. Другие сейчас места святые, бабка.
Б о г о м о л к а. Ай, другие?!
Л и н а. Не понять вам.
Б о г о м о л к а. Думаешь, ветхая, отжившая, так уж и дура совсем? (Деловито). На рубль что дашь?
Л и н а (с улыбкой). Вот одна — с Лаврой осталась. Успенский собор еще на месте стоит.
Богомолка откуда-то извлекает заветный рубль.
(Отстраняя деньги). Не надо ничего.
Б о г о м о л к а. На свечу тогда пойдет, на свечу! За сынов, внуков. (Прячет открытку в узелок). Слезами кровавыми отольется за все ироду кривомордому! (Неистово крестится). Прости мне, боже, слово злое… Доживешь еще, доченька, до того счастливого дня.
Л и н а. И вам дай бог…
В снежном вихре возникает п о л и ц а й.
П о л и ц а й. Что еще за хвигура?
Лина протирает стекло над удостоверением.
Ты мне бумажки эти не показывай! Листовочки зажигательные раздаешь? А ну, все вытряхивай!
Лина поспешно сует ему купюру.
Как такое действие по закону именуется?
Л и н а. Свой же вы, сочувствие к людям имеете?
П о л и ц а й. В участок пошли! Нет, постой, сначала обыщу.
Лина сует еще деньги.
Не из комсомолок ли бывших?
Л и н а (отдает последние). Для хорошего человека…
П о л и ц а й. Смотри мне, чтоб все чисто! Хфигура! (Уходит).
Л и н а (в изнеможении села на тумбу). Думала все, конец…
Затемнение.
Ранняя весна. Владимирская горка. Размах заднепровских далей, высокое небо. Л и н а уже без платка, в туфлях.
Л и н а. Открытки! Почтовые видовые открытки! Города и архитектурные памятники! Дешево, красиво, в большом выборе! Где бы ни родились — память о вашей Родине!
Затемнение.
Трамвайная остановка на Подоле. Таблица «НИЖНИЙ ВАЛ».
Л и н а. Открытки! Почтовые видовые открытки. Города вашего детства, молодости, ваших лучших лет!
Затемнение.
Кладбищенская каменная ограда. Деревья в апрельском оперении. Слабая предвечерняя солнечная ласка.
Возле Лины — пожилая пара. У мужчины в руке цветы.
О н а. Давай еще эту открытку возьмем, Коля. И эту, да?
О н (соглашаясь). Почему не другие?
О н а. Тут же Витенька училище кончал…
О н. А здесь… думаешь, здесь свой первый бой принял?
О н а. Мальчик же писал. Над большим городом Л. На западе Украины — только Львов. (Утирает слезы).
Л и н а. Вы должны верить. Он вернется.
О н а (плачет). Простите, что вы сказали?
О н. Прошу тебя, не надо.
О н а. Это страшное извещение… Еще в июле.
Л и н а. Нужно верить. Он вернется.
О н. Вы добрая девушка.
Л и н а. У меня отец на фронте. С августа перестал писать.
О н а. Ему было только двадцать семь. Сокол, в самом деле сокол… (Словно только сейчас разглядев Лину). Почему вы занимаетесь вот этим?
Л и н а. Нужно как-то жить.
О н. Какая у вас специальность?
Л и н а (наобум). Медсестра.
О н. Я, как и прежде, работаю главврачом больницы. Хотите, возьму к себе?
Л и н а (отчужденно). Как и прежде. Как и прежде…
О н (помолчав). Знаете, для кого эти цветы?
О н а (встревоженно). Коля!
О н. Трех раненых летчиков я укрыл в своей больнице. Под вымышленными именами, с фальшивым диагнозом…
О н а (нервозно, настойчиво). Коля!
О н. Двое быстро поправились, давно ушли. Может быть, летают. Третий лежит здесь. Сегодня его день рождения… (Вздохнул). Надеюсь потом разыскать родителей в Ленинграде.
О н а. Боже мой! Старый, неисправимый идеалист.
О н. Опять все сначала, Марийка?
Л и н а. Я хочу сделать вам небольшой подарок. (Выбирает и протягивает открытку).
Он и она изумленно рассматривают ее.
О н. Не боитесь? Не нас… вообще? Если узнают? Не боитесь?
Л и н а. А вы́, доктор?
РАЙОННЫЙ КОМИТЕТ ПАРТИИ
Домик на окраине вблизи того же сквера. «Зала» с непременным фикусом и ткаными дорожками. В раскрытом окне — апрельский сад. В е р а что-то пишет, подсчитывает. С а в и ц к и й, сняв со стены гитару, тихо подбирает «Ой, Днипро, Днипро». Х л е б н и к о в, наставив ухо, критически слушает. К у р а к о в, плотный, сильный мужчина, просматривает газету.
Х л е б н и к о в. Фальшивишь, Михайло. Тут — октавой ниже.
С а в и ц к и й. Одному только всегда завидовал. Таланту.
В е р а (подняла голову). Талант — это счастье. Большего нет!
К у р а к о в (скомкал газету). Весенний бал состоится! С разрешения штадткомиссара. Весь сбор в пользу приютских детей. А отцы с матерями — за решеткой… Конкурс костюмов и масок!
С а в и ц к и й (продолжая подбирать). Правда, Иван Федорович, что в консерватории вы учились?
Х л е б н и к о в. Два года только. Была такая — рабочая, вечерняя.
К у р а к о в. Рояль? Скрипка?
Х л е б н и к о в. Нет, пел немного. (Взял гитару, и она сразу зазвучала). Не этот бы подлый сыпняк в молодые годы и операция горла… Чем плохая профессия — фрезеровщик?
Входит хозяйка квартиры К и л и н а К а р п о в н а, пожилая женщина с простым, добродушным лицом.
К и л и н а. Кушать, ребята? Или погодим, пока все сойдутся?
Х л е б н и к о в. Спасибо, Килина Карповна. Сыты пока.
К и л и н а. С просяных-то высевок на карточку? (Недоверчиво покрутив головой, выходит).
К у р а к о в. Не знал я тебя лично, Иван Федорович, до войны. А «фреза Хлебникова» и у нас в депо гремела. Все собирался к себе в цех пригласить.
Х л е б н и к о в. Еще и в цехе свидимся, товарищ инженер. (Взглянул на часы). А пока займемся именинником дорогим.
С а в и ц к и й. Вот — сообщение штадткомиссариата. «По случаю дня рождения фюрера население получит 20 апреля 500 граммов муки по талону 16». Кричите, хлопцы, ура!
Х л е б н и к о в. Все подсчитала, Вера?
В е р а. За январь благодетели наши выдали килограмм эрзац-хлеба на душу. В феврале и марте — по девятьсот граммов. Итого два кило восемьсот.
К у р а к о в. Тридцать граммов в день!
В е р а (словно сомневаясь). Тридцать?! (В сердцах хочет порвать листок с подсчетами).
Х л е б н и к о в (отнимает его). Нет, нет, ты давай мне в листовку всю эту арифметику!
В е р а. Всю? Зачем?
Х л е б н и к о в. Январь. Февраль. Март. В отдельности. Чтобы каждая голодная цифрочка прошибала.
К у р а к о в. И забудь, Вера, что в первый раз пишешь. Вроде бы ты с соседкой сидишь и о жизни с ней толкуешь.
Х л е б н и к о в. Листовку эту, «именинную», Миша, — две тысячи печатать. Праздновать — так с музыкой! И на весеннем балу чтобы побольше их раскидали.
Входят двое: Ш т а н ь к о с костылем и К л и н ч е н к о, которого мы видели в немецкой форме с Верой. Сейчас оба в штатском.
К л и н ч е н к о (выбросил руку, насмешливо). Хайль Гитлер!
В е р а (так же). Зиг-хайль!
Ш т а н ь к о. Здравия желаю, товарищи!
Все здороваются с ним за руку.
К у р а к о в. Все в сборе. Начнем? Протокол мне вести?
Х л е б н и к о в. Фиксируй, Алексей. Кроме членов райкома, присутствуют командиры боевых групп. Первое слово — разведке.
К л и н ч е н к о (сухо, деловито). Вчера столкнулся на улице с Алексеем Кухлей. Давно жаждал общения со мной, — ему кажется подозрительным один из заказчиков. Получая свое фото, допытывался, бывают ли в ателье немцы. Кухля показал снимок. Это заочно
