приподнятым. И с той, и с другой стороны произносятся тосты. Англичане произносят тост, где вместе с западными руководителями упоминается и Сталин. Этот тост был встречен всеобщим молчанием, но зато следующий — за короля Георга — сопровождался бурными овациями.
Англичане не могли понять… Им отвечают: «Мы знаем, что сделали Советы с нашими товарищами из АК в Вильно, во Львове и с 27-й волынской дивизией АК — и как только они прорвут фронт на Висле — и нас то же ждет…»
Англичане старались убедить: «Как же вы можете так говорить — ведь это наши союзники?» Но это было бесполезно. Английская толерантность и чувство справедливости и объективности столкнулись с польской упертостью и русофобией.
Последовали тосты «за польско-английскую дружбу», пожелания «Счастливого Нового года в свободной и независимой Польше», произносились и другие приятные слова. Сразу же после полуночи разошлись отдыхать, командиры из других отрядов в сопровождении хорошо вооруженной охраны на санях отправились к себе.
Первый день Нового года — ясный и с небольшим морозом — начался необычной тишиной. Лишь откуда-то издалека раздавался редкий собачий лай. Охрана бдительно несла службу. О безопасности миссии позаботились хорошо. Сорок пять человек, отлично вооруженных — противотанковые ружья, автоматы и винтовки, у каждого — пистолет и несколько гранат. Был и еще один отряд охраны, внешнее кольцо, тоже прекрасно вооруженный.
Уже совсем развиднелось, когда находившийся на окраине села сторожевой пост сообщил о приближении колонны немецких войск, в которой было три танка, несколько гусеничных бронетранспортеров и мотоциклисты.
Стало ясно, что хорошо сработала немецкая агентурная разведка. Кто-то из поляков-предателей успел сообщить о месте нахождения англичан.
Объявили боевую тревогу всей охранной роте. Англичане, проснувшись, приступили к бритью. О ситуации доложили начальнику миссии. Полковник Хадсон, не прерывая бритья, флегматично осведомился о раскладе сил с обеих сторон. Когда он услышал о танках и бронетранспортерах, то приказал уничтожить радиостанции и шифры, сжечь все документы и сдаваться.
Услышав подобное, командир роты охраны поручник Варта (Юзеф Котецкий) не смог сдержать своего негодования. Он весьма энергично ответил английскому полковнику, причем по-русски, поскольку в польском языке таких правильных слов нет.
Побагровевший переводчик с трудом и очень приблизительно перевел: «Здесь — Польша! И я, как отвечающий за охрану миссии, именно я принимаю тут решения. О сдаче в плен не может быть и речи. Немцы нас в плен не возьмут, а просто расстреляют. Это вас поместят в комфортабельные условия и будут пичкать конфитюрами и шоколадом из посылок Красного Креста».
И добавил еще что-то о почтенной матери английского полковника, но этого переводчик перевести не сумел.
Энергичная и своевременная речь убедила англичан. Они также взялись за оружие. Подпустив немцев примерно на сто метров, польские партизаны открыли огонь. Немцы никак не ожидали, что у поляков имеются противотанковые ружья и тяжелые пулеметы. Их атака захлебнулась.
Потом, после боя, англичане всячески расхваливали боевой пыл поляков, а полковник Хадсон клятвенно пообещал, что все участники боя будут награждены английскими медалями.
Прошло уже много времени с тех пор, многие участники боя покинули этот мир, но английских медалей не получил никто.
Третьего января на встречу с членами миссии прибыл главный комендант АК — генерал Недзвядек (Медвежонок — Л. Окулицкий).
После продолжительной беседы с англичанами генерал вышел в лес на короткую прогулку. Его сопровождал поручник Варта. Он потом рассказывал: «В определенный момент генерал взял меня за руку и произнес:
— Знаете, поручник, я ошибся, нам не на кого рассчитывать, — и покачал головой…»
Поручник не посмел расспрашивать генерала. В тот момент он только остро почувствовал, что польский вопрос на международной арене благоприятно не выглядит.
Пятнадцатого января началось грандиозное советское наступление в районе Вислы, через два дня был занят район Ченстоховы и Радомска, а семнадцатого — освобождена Варшава.
Теперь генерал Окулицкий утратил всякую возможность связаться с английской миссией. И девятнадцатого января главный комендант АК писал на железнодорожном вокзале Ченстоховы свой последний приказ о роспуске АК.
Английская миссия в полном составе промаршировала в ближайшее местечко Житно, где и явилась в советскую комендатуру. Через несколько дней англичан отправили в Москву, а оттуда в Лондон.
Ялта ставит точку
4 февраля 1945 года в Ялте открылась вторая конференция руководителей правительств трех великих держав. Она продолжалась до 11 февраля. Среди важных проблем войны и послевоенного устройства обсуждалась и проблема Польши.
При этом касались вопросов ее границ. С восточной границей Польши западные союзники были давно согласны. Поэтому сейчас Рузвельт особый натиск сделал на состав будущего польского правительства. Это была последняя попытка западных стран надавить на Сталина.
7 февраля Рузвельт говорил: «Больше всего интересует нас вопрос о польском правительстве». Но он лукавил.
Для американского президента не была важна та или иная граница Польши. Не интересовала его легальность или долгосрочность того или иного польского правительства, поскольку известно, что в Польше в течение нескольких лет правительства не было вообще, и это никого не беспокоило.
На заседании в Ливадии 6 февраля Рузвельт заявил, что в США проживают 5–6 миллионов лиц польского происхождения, и его, Рузвельта, позиция, как и позиция основной массы поляков, проживающих в Соединенных Штатах, совпадает с той позицией, которую он изложил в Тегеране. Он, Рузвельт, за линию Керзона.
И тут же довольно лукаво добавил: «С этим, в сущности, согласны большинство поляков, но поляки, как и китайцы, всегда очень озабочены тем, чтобы «не потерять лицо».
Сталин не мог упустить случая, чтобы не вставить вопрос: о каких поляках идет речь? О настоящих или эмигрантах? Настоящие поляки проживают в Польше.
Рузвельт искусно вывернулся, говоря, что все поляки хотят получить кое-что, чтобы спасти «свое лицо». Было бы хорошо рассмотреть вопрос об уступках полякам на южном участке линии Керзона. Его положение как президента было бы облегчено, если бы советское правительство дало полякам возможность сохранить «лицо», то есть уступило
