– Собирайся, загостились мы.
– Чего?
– Того. Смертей три,и ни одна из них к нам касательства не имеет.
– А они уже произошли? - полюбопытствовала я.
– Того не скажу, не близкие люди.
– Так я мигом, - подскочила служанка, - тогда и Федор федорович нас в Крыжовень отвезет.
– А мне нужно с неклюдами, что нас приютили, попрощаться.
И женщины вышли из шатра, придерживая друг друга под руки. Потому что водка зло!
Приказной Степанов, будто избавленный от морока, схватил со стола горбушку и стал хлебать свой остывший уже бограч. Шандор набил трубочку, затянулся, выпустил к потолку колечко дыма:
– Деревенский мужик какой-то твоих баб в табор привез, гадалка в ноги барону упала, упросила оставить, от смерти неминуемой сберечь. Это мне мами рассказала.
– Всем в Берендии неклюдское свойство беглецов принимать известно.
– Законы у нас такие.
– Да я не в укор.
– Хорошо, что ты их назад заберешь, - пыхнул дымком Шандор. - Мами говорит, гадание у твоей Зары вовсе чудное, на наше непохожее, опасается бабушка, что эта инаковость неприятности принести нам может.
Мы помолчали. От сытости клонило в сон. А неплохо было бы покойного Блохина во сне увидать, ножик его рассмотреть, спросить про всякое. К примеру, как его листочек из кисета прочесть, или, куда он чародейские стекла от Крестовского приспособил?
– Стекла? - спросил вдруг Федор, откладывая облизанную ложку.
Неужели, я вовсе вслух размышляла? Перфектно.
– Не простые, чародейские.
– Так любые плавить можно, - сообщил приказной Степанов, как я пару минут назад выяснила, Федорович. - Ходил я к стеклодувам за эдакой работой. Только крестов там никаких не было.
– Погоди. - Сон как рукой сняло. - Блохин тебе эту работу поручал?
– Ну да,то есть, короб дал берестяной увесистый, велел на Вокзальную свезти ,там мастеровые, те которые не в артели, проживают. Гнумы то есть.
– Как мастера кличут?
– Так стеклодув он. И короб бренчал по-стекольному, и после, когда его открыли…
– Что велел Блохин?
– Письмо передать до купы и ответа дождаться. Ох, доложу вам,и любопытное это ремесло. Γнум короб весь в чугунок такой хитрый пересыпал, меня к мехам определил, чтоб жар, значит, надувал.
– Когда это было?
– Точно не помню, снега еще не было, но листва с деревьев сошла.
– Дальше что? В какую форму стекло переплавили?
– Ничего такого, я даже удивился неприятно. Шишечка малая получилась. - Федор отчеркнул большим пальцем на ладони. - Вот такусенькая.
Подбежав к очагу, я подобрала уголек и, вернувшись, нарисовала на столешнице:
– Похоже?
Степанов внимательно посмотрел, кивнул:
– Похоже, только та белая была.
Тихонько зарычав, я стукнула себя по лбу.
«Дурында ты, Попович! Забыла с кем дело имеешь? С чародеями! А у этой публики ничего просто так в клозетных бачках не валяется. Это ведь ручка от цепочки, которой ты так легкомысленно при обыске пренебрегла. Ты всем пренебрегла,и самой цепочкой,и кисетом. Рун ты не заметила своими очками слабосильными? Стекло сквозь стекло не рассмотрела? Нет тебе прощения!»
Художества со столешни я стерла ладонью, плевать, что примета плохая, я и без примет маху даю, будь здоров, поклонилась Шандору:
– Спасибо, дядька, за помощь, благодарность мами своей от меня передай,и от лица всего берендийского сыскного департамента.
Федор тоже исполнил поясной поклон и вышел к саням.
– Чудная ты барышня, Попович, - сказал неклюд, – не в обиду, на воительниц древних похожа, но не воин ни разу, по-крестьянски проста, но хитра сверх меры, хороша, но красотою не дорожишь. Как в тебе только все эти противоречия умещаются?
– Перфектно, - гордо расправила я плечи.
– Вижу, что перфектно. Бесника своего увидишь, привет от табора на Крыже передай.
– Всенепременно.
– И не морочь парню голову.
– Чего?
Шандор шевельнул ноздрями:
– Пахнешь ты больно вкусно, непременно он вокруг тебя кругами ходит.
– Ваши мужчины, дядюшка, ни единой девицы не пропускают, чтоб не обнюхать.
– И то правда.
Мы вышли из шатра, Федор уже устраивал в санях Губешкину с Дуняшей.
– Ну, прощавай, сыскарка столичная. - Неклюд обнял меня и поцеловал троекратно по берендийскому обычаю. - Поймай и накажи все тутошних злодеев, если уж у нас кишка оказалась тонка.
Поцелуи я стерпела, хотя были они далеки от отеческих. Неклюд, а туда же. Седина в бороду, бес в ребро. Пахну я ему! И поделом Мишка его озеленил. Заблаговременно, можно сказать, рассчитался.
Ехали уже глубокой ночью. Женщины в санях дремали, я воздерживалась, а ну как засну и на дорогу свалюсь, приказной Степанов понукал лошадку без злобы. Мело. Наверное, последняя в этом году метель.
Лед на Мокоши перед рассветом стал потрескивать, примета верная, скоро начнется ледоход, а с ним придет в столицу настоящая весна.
Семен Аристархович любовался речным пейзажем из окна своего кабинета, за его столом Иван Иванович сосредоточенно дул на чай в огромной кружке. После бурной ночи чародею требовалось обильное питье. Хмель Зорин блокировать умел лучше прочих, но накануне время упустил, хорошо сидели, душевно, беседовали интересно под коньячок, а после уже поздно стало, задачка с преизбытком чародейских сил забрала. Теперь терпеть приходилось, да обычными средствами похмелье лечить.
– Столько времени теряем, - пробормотал Крестовский. – Трое суток дороги.
– Сызнова страдаешь? – Иван отхлебнул, вытянув губы трубочкой, чтоб не обжечься. – Не умеешь ты, Семка, расслабляться.
– Отправил, - хлопнул дверью Мамаев. - Телеграмму отправил, билеты лично в кассе заказал, в семь вечера поезд через Змеевичи.
– Билет, - поправило начальство. – Ты с Иваном в приказе останешься.
– Вот еще! – воскликнул Эльдар Давидович.
– Тише, - попросил Зорин, зажмурившись. – Башка трещит.
– Плохие вы люди, - Мамаев тон все-таки снизил. - Пользуетесь тем, что я хмельного в рот не беру, гоняете как курьера малолетнего, в Крыжовени с собою не пускаете. А, между прочим,именно я вашу задачку разгадал.
– Я тебе благодарность в приказе выпишу, - простонал Крестовский и, взгромоздившись на короткий диванчик у стены, перекинул ноги через подлокотник, устроив на другом многострадальную голову. - И премию…
