А потом — чисто случайно — он упомянул о своем школьномдруге, который стал священником и с которым они продолжали поддерживать тесныедружеские отношения. Питер рассказывал о нем с такой теплотой и любовью, что,слушая его, Габриэла не сдержала улыбки. Питер же решил, что она смеется надним, и, задетый за живое, стал убеждать ее, что священники — такие же люди, каки все остальные. Именно тогда он узнал, что Габриэла с десяти лет воспитываласьв монастыре. Но это было все. Ни в какие подробности вдаваться она не захотела.
Питер удивился. Он долго не мог поверить, что она чуть нестала монахиней, а потом спросил, что же заставило ее передумать.
И снова Габриэла поспешила отгородиться от него.
— Долго рассказывать, — ответила она и вздохнула.
Только сейчас Питер спохватился, что его ждет работа, иушел, пообещав непременно заглянуть к ней завтра. Однако слова своего он несдержал. Он вернулся два часа спустя и убедился, что" она спит. В началепервого ночи — вместо того, чтобы самому подремать хотя бы минуттридцать, — Питер опять зашел к Габриэле и обнаружил, что она проснулась.Несмотря на темноту, он еще с порога увидел, что она лежит с открытыми глазами,и это напугало его.
— Можно войти? — спросил Питер, тихо прикрывая засобой дверь. Весь вечер его тянуло сюда словно магнитом, но он не мог броситьостальных пациентов. Даже ради нее.
— Конечно. — Габриэла улыбнулась и даже приподняласьна локте здоровой руки. В углу палаты горела небольшая синяя лампочка, и отэтого вся комната была погружена в мягкий, романтический полумрак, однако мыслиГабриэлы были не очень приятными. Она проснулась уже минут сорок назад и тихолежала, вспоминая своих родителей, особенно — отца.
— Что-то у тебя очень серьезное лицо, — шутливопромолвил Питер, подходя ближе. — Ты себя плохо чувствуешь или просто неспится? Может, сделаем укольчик?
— Нет, все в порядке, не стоит, — ответилаГабриэла. — Просто я думала… обо всем.
Как печально, что все люди, которые когда-либо были ейнебезразличны, исчезали из ее жизни, не оставив после себя ничего, кромегорьких воспоминаний. К счастью, это не относилось к профессору. Хотя бы о немдумать было легко.
— Если ты о том, что случилось, то не надо… — Питерположил ей руку на лоб, но Габриэла отрицательно покачала головой.
— Я думала не о Стиве, а о своих родителях, —призналась она, и Питер с сочувствием посмотрел на нее. В ее больничном листкев графе «Родственники» стоял прочерк, а это значило, что родителей у нее нет.Питер спросил, когда они умерли.
Габриэла ответила не сразу, и по одному ее молчанию Питерпонял, что снова попал впросак.
— Они не умерли, — сказала она наконец. —Насколько мне известно, много лет назад мой отец жил в Бостоне, а мать,наверное, все еще в Калифорнии. Ее я не видела больше тринадцати лет, а отца —пятнадцать.
Услышав это, Питер был весьма озадачен.
— Ты, наверное, была непослушной девочкой и убежала сбродячим цирком? Или тебя похитили цыгане? — предположил он в своейшутливой манере, и Габриэла невольно рассмеялась нарисованной им картине.
— Нет, я убежала, чтобы поступить в монастырь, —ответила она в тон ему, но сразу же снова стала серьезной. — Это правдадолгая история, Питер. Отец ушел из семьи, когда я была маленькой. А в десятьлет мать оставила меня в монастыре. Ей нужно было оформить развод. Онасобиралась вернуться за мной, но… так и не вернулась.
В устах Габриэлы это звучало совсем просто, но Питер ужедогадался, что на самом деле все обстояло иначе.
— Это… звучит необычно, — осторожно сказалон. — Неужели ни мать, ни отец не могли тебя содержать?
— Нет, они были хорошо обеспеченные люди, —сказала Габриэла и сразу же подумала о том, как холодно звучит эта фраза.«Хорошо обеспеченные люди»… Можно было подумать, что она говорит о ком-топостороннем. — Просто мне кажется, что они не очень любили детей.
— Какая милая, достойная уважения черта, — заметилПитер, внимательно наблюдая за Габриэлой и борясь с желанием обнять ее и прижатьк себе. Но он был на дежурстве, и она была его пациенткой. Питер и так проводилс ней времени больше, чем с другими. Ему не хотелось, чтобы кто-то это заметил.
— Отнюдь… — Габриэла неожиданно подумала о том, что недолжна ничего от него скрывать. Питер был врачом, а ей казалось, что врачуможно доверить больше, чем обычному человеку. С ним ей было спокойнее, чем скем бы то ни было. Во всяком случае, Габриэле захотелось открыть ему своймрачный секрет.
— Ты спрашивал меня об автомобильной катастрофе, в которуюя попала… Так вот, они и были моей катастрофой. Вернее, мать… Отец простонаблюдал за всем со стороны.
— Я, наверное, не очень хорошо тебя понял, —проговорил Питер и нахмурился. Габриэле на мгновение показалось, что — как имногие другие — он просто не хочет понимать, о чем она говорит. — Что тыимеешь в виду?
— Я имею в виду сломанные ребра, — с необычной длясебя жесткостью сказала Габриэла, решив, что раз уж она проговорилась, надоидти до конца. — На протяжении нескольких лет подряд это был единственныймамин подарок дочке к Рождеству. Единственный и излюбленный — других она непризнавала. Правда, существовал еще ремень, но им меня потчевали по другим,менее знаменательным поводам.
Она пыталась придать своим словам легкость в манере Питера,но — по крайней мере для нее самой — рассказ о том, что она пережила, продолжалоставаться жутким, какие бы слова она ни выбирала.
— Мать била тебя?! — потрясение воскликнул Питер.
— Ну, во всяком случае, я никогда не попадала ни вкакие автомобильные катастрофы и не падала С лестниц… по своей собственнойнеловкости. Она сталкивала меня. Или, избив, заставляла говорить, будто яоступилась. Это продолжалось полных десять лет. Потом мать избавилась от меня,оставив в монастыре. И я от нее избавилась…
Не отдавая себе отчета в своих действиях, Питер поднял рукуи коснулся щеки Габриэлы, потом взял ее прохладную тонкую кисть в свою ладонь.Сердце его буквально рвалось на части от жалости и возмущения. И от бессилия.Ему трудно было представить себе все, через что прошла Габриэла, однако ещетруднее ему было смириться с тем, что его не было рядом и он не мог защититьее.
— Габи!.. Как это ужасно! Неужели никто не могостановить ее?
Это казалось ему совершенно невероятным. Маленькая девочка —и рядом никого, кто мог бы ее защитить. Защитить от родной матери…
— Нет. — Габриэла слегка качнула головой. —Отец все видел, но он никогда ничего не говорил и не вмешивался. Сейчас ядумаю, что он, наверное, просто боялся ее. В конце концов он просто не выдержали сбежал к другой женщине.
— Но почему он не забрал тебя к себе? — воскликнулПитер, и Габриэла пожала плечами. Раньше она не осмеливалась задавать себе этотвопрос, потому что не хотела знать на него ответ, но сейчас, когда рядом с нейбыл Питер, а детство казалось очень далеким, Габриэла неожиданно задумалась надэтим.
