— Рой Каттер.
— Да.
— Но у него были настоящие документы. У Роя Каттера. Они его отпустили.
— Да, — кивнула Линда, — но теперь выясняется, что такого человека нет.
— Местная полиция об этом знает?
— Нет, — покачал головой Тим. — И я умоляю вас ничего им не рассказывать. Наши жизни, возможно, зависят от вашего молчания.
— Они все равно не будут слушать. Они думают, что я обезумела от горя.
— Нам это известно, — ответил Тим. — Мы узнали, что вы говорили им о ваших постоянных клиентах, которых убивают. Потому и приехали.
— Горе не свело меня с ума, — заверила она их. — Горе разозлило меня, добавило нетерпения и решимости. Я хочу торжества справедливости. Я хочу добиться правды.
— Если нам повезет, мы, возможно, сумеем открыть вам правду. Но справедливость... — Он покачал головой. — В этом мире, в эти дни найти ее ещё труднее.
Лайли поднялась с дивана.
— Каждый вечер и каждое утро я молюсь за своего любимого, за моих убитых детей и мою племянницу. Теперь я буду молиться и за вас.
Выходя из гостиной следом за женщинами, Тим ещё раз посмотрел на ширму из шести панелей с грациозными журавлями и черным бамбуком. И увидел кое-что ещё, чего не замечал раньше: спрятавшегося в золотой траве золотого, изготовившегося к прыжку тигра.
Хотя и не зная, прилично ли это, у двери Тим наклонился к Лайли Вен-чинь и обнял ее.
Должно быть, она сочла, что его поступок в рамках приличия, потому что поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.
— Ранее я заметила, что вы восхищались ширмой.
— Да, снова и снова. Она мне очень понравилась.
— И что вам понравилось... красота журавлей?
— Поначалу да. Но теперь мне больше нравится спокойствие журавлей в присутствии тигра.
— Не все видят тигра. Но он есть. Он всегда есть.
В «Хонде» первой заговорила Линда.
— Пять человек убили после пожара. Они что-то знали, не подозревая, что знают?
— Что-то произошло, когда вы все оказались там одновременно. Пили кофе во внутреннем дворике, за своими столиками.
— Но во внутреннем дворике никогда ничего не случалось, — запротестовала она. — Мы пили кофе. Кто с пирожным, кто с сандвичем. Пили кофе, читали газеты, наслаждались солнцем... потом шли домой.
Тим отъехал от дома Лайли Вен-чинь.
— Тигр был там, но его никто не видел.
— И что теперь? — спросила Линда, когда они ехали вниз, к берегу.
— Точно не знаю.
— Мы спали только два часа. Мы можем найти мотель, где удивленно не вскидывают брови, если ты расплачиваешься наличными.
— Не думаю, что я смогу заснуть.
— Я тоже. Тогда... почему бы нам не найти кофейню с внутренним двориком? Посидим на солнышке. Может, солнечный свет и эспрессо разбудят мою память?
Глава 47
В 10:44 утра, Крайт проспал чуть больше двух часов, его вырвал из крепкого, без сновидений, сна вибрирующий мобильник, который он, само собой, держал в руке.
Мгновенно проснувшись, он отбросил одеяло и сел на краю кровати Терезы Мендес, чтобы прочитать, как выяснилось, неприятное кодированное сообщение от группы поддержки.
Они задали два вопроса. Во-первых, хотели знать, почему он убил трех человек в доме Бетани и Джима.
Никогда раньше они не просили его объяснить, чем вызвано убийство посторонних людей. Вопрос этот он воспринял как оскорбление. Получалось, что группа поддержки предполагала, будто он может убить без крайней на то необходимости.
Поначалу ему хотелось ответить, что этих троих давно следовало отправить в мир иной, всех следовало отправить в мир иной ради спасения этого мира, который они так яростно уничтожают, и если уж у группы поддержки хватает наглости задавать ему вопросы, им следует спросить, почему он ещё не поубивал всех, а не интересоваться причинами, которые вынудили его убить Синтию, Малколма и Нору.
Они также хотели знать, каким образом преследование этой Пейкуэтт привело его к дому, где теперь лежали три трупа.
На этот вопрос Крайт отвечать не собирался, потому что он являлся грубейшим вторжением в его личную жизнь. Они потеряли всякий стыд. Всё-таки он им не принадлежал. И был хозяином своей жизни, которую посвятил служению смерти.
И пока они не получили желаемого, в данном случае — смерти этой Пейкуэтт, они не имели никакого права требовать у него отчета о своих действиях. Это не укладывалось ни в какие рамки.
Кроме того, Крайт не мог сказать, почему он вошел в этот дом, поскольку они не знали, что он — бездомный. Они думали, что он держит местонахождение своего дома в секрете. Логичная, кстати, и разумная мера предосторожности для киллера.
Если бы он объяснил свое нетрадиционное отношение к дому, к самому понятию «дом», они бы не поняли. Разорвали бы с ним все отношения. В конце концов, они были всего лишь людьми; тайных владык Земли, таких, как он, среди них не было.
Вместо собственного дома у него были миллионы домов. Обычно он жил в чужих домах, принимая такие меры предосторожности, что хозяева об этом и не узнавали.
Время от времени оказывался в ситуации, когда избежать встречи с хозяевами не удавалось. Тогда он убивал.
В прошлом «Джентльменский клуб» не интересовался этой проблемой. Возможно, на этот раз все решило количество: три трупа за один раз.
Он решил проигнорировать оба вопроса и ответить строкой из Уоллеса Стивенса, поэта, которого любил, но не понимал: «ЕДИНСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТОР — ИМПЕРАТОР МОРОЖЕНОГО».
Иногда, читая Уоллеса Стивенса, Крайт хотел не только убить всех, кто жил в этом мире, но и себя. Вот это, по его убеждению, стало бы абсолютным доказательством величия поэзии Стивенса.
«ЕДИНСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТОР - ИМПЕРАТОР МОРОЖЕНОГО».
Пусть над этим поразмышляют и, если хватит ума, придут к выводу, что своими вопросами преступили границы дозволенного.
Крайт теперь понимал, что эта Пейкуэтт, судя по всему, приговорена к смерти «Джентльменским клубом», а не кем-то из сторонних заказчиков, которые обращались к нему по рекомендации. И раздражение, вызванное этими тремя смертями, всего лишь проявление тревоги «Джентльменского клуба»: жертва снова и снова ускользала, чего раньше никогда не случалось.
Быстрые действия по поиску и уничтожению этой женщины рассеют тревогу «Клуба», решил Крайт. После того как Пейкуэтт умрет, убийства Синтии, Малколма и Норы будут приняты как необходимость и скоро забыты.
Он вернул белье Терезы в корзину, что стояла в стенном шкафу. Взял кружку, термос, тарелку из- под печенья, отнес на кухню, помыл, расставил по местам.
