— Дорогой доктор Аваркян был нашим постоянным клиентом.
— Мы несколько раз разговаривали, когда сидели за соседними столиками, — вспомнила Линда.
— Профессор Калифорнийского университета в Ирвине, — пояснила Лайли. — Часто приходил к нам. Умер молодым от сердечного приступа.
— Молодым? — переспросил Тим.
— В сорок шесть лет. Через три месяца после пожара.
— Конечно, это не старость, все так, но мужчины в таком возрасте, случается, умирают от сердечных приступов.
— Очаровательная Эвелин Накамото.
— Я и ее знала, — Линда наклонилась вперед. — У нее была художественная галерея на Лесной авеню.
— Через пять месяцев после пожара она полетела в Сиэтл. На перекрестке ее задавил автомобиль. Водитель с места происшествия скрылся.
— Но Сиэтл, — Тим взял на себя роль адвоката дьявола, исходя из того, что эти люди, если их смерти как-то связаны между собой, должны были умереть в Лагуна-Бич или поблизости.
— Если кто-то умирает вдали от дома, то создается впечатление, будто эта смерть никак не связана с другими, уже здесь, — объяснила Линда. — Именно поэтому они могли расправиться с ней в Сиэтле.
— Милая Дженни Накамото, — продолжила Лайли Вен-чинь.
— У Эвелин была дочь, они часто приходили в кофейню вместе, — добавила Линда. — Красивая девушка.
— Да, Дженни. Милая, красивая, такая умная. Училась в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Снимала маленькую квартирку над гаражом в Уэствуде. Кто-то поджидал ее в квартире, изнасиловал, когда она пришла домой. Потом убил.
— Ужасно, — Линда содрогнулась. — Я не слышала. Когда это случилось?
— Восемь месяцев тому назад, через пять месяцев после гибели ее матери в Сиэтле.
Тиму показалось, что эспрессо, отлично сваренный, вдруг стал отдавать горечью.
Поставив чашку на лакированный поднос, Лайли наклонилась вперед, положив руки на колени.
— Дженни умерла ужасной смертью.
Заметив добычу, краснохвостый ястреб камнем упал в каньон, небо опустело.
— Ее задушили четвертаками. — Она смотрела на свои сложенные руки.
— Четвертаками? — Пит решил, что чего-то не расслышал.
Лайли продолжала смотреть на руки, не решаясь встретиться с ним взглядом, рассказывая про такие ужасы.
— Он связал руки Дженни у нее за спиной, связал лодыжки, положил на кровать и начал засовывать в горло четвертаки.
— Господи, — выдохнула Линда.
Тим нисколько не сомневался, что последним увиденным Дженни Накамото перед смертью, когда ее взор туманили слезы, стали яростные глаза с расширенными зрачками, жадные до света, всего света, ее света.
— Сердечный приступ, смерть на дороге, изнасилование с убийством, — перечислил Тим. — Полиция могла не увидеть связи, но я-думаю, вы правы, Лайли.
Вот тут она подняла на него глаза.
— Не только эти трое. Еще двое. Обаятельный мистер Шотски, адвокат, и его жена, они всегда приходили в «Сливки и сахар» вместе.
— Я их не знала, — покачала головой Линда, — но об этом писали в газетах. Он ее застрелил, а потом покончил с собой, из того же пистолета.
— Я в это не верю, — твердо заявила Лайли Вен- чень. — Мистер Шотски оставил записку, в которой указал, что застал жену голой в постели с мужчиной. В ее... Я извиняюсь, но должна это сказать... в ней обнаружили сперму, отличную от спермы ее мужа. Но если мистер Шотски мог застрелить жену, почему не мужчину? Почему он дал ему уйти? Где этот мужчина?
— Вам бы быть детективом, Лайли, — сказал Тим.
— Мне бы быть женой и матерью, но я уже ни та и ни другая.
И хотя голос дрожал от эмоций, ее гладкое фарфоровое лицо и темные глаза оставались спокойными.
Горе могло прибавлять веса тишине, которая придавливала этот дом, но куда больше сказывалась стоическая готовность хозяйки принять все удары, уготовленные судьбой.
У каменных химер уши стояли торчком, словно они прислушивались к шагам мужчины с глазами, словно у горгульи.
Глава 46
На поле из золотой травы, среди островков черного бамбука, стояли журавли на тоненьких черных ножках. С черными шеями и черными клювами.
От желтого на всех шести панелях ширмы в гостиной Лайли Вен-чинь, переливающегося оттенками золота, каллиграфически выписанных черных элементов, белых, в перьях, тел и головок журавлей веяло умиротворенностью.
— Для полиции, — продолжила Лайли, — эти пять смертей даже меньше, чем совпадения. Один из копов сказал мне: «Это не заговор, Лайли. Это всего лишь жизнь». Как могли они до такого дойти? Думать, что смерть — это жизнь? Что насильственная смерть и убийство — естественная часть жизни?
— Они чего-нибудь добились в расследовании гибели вашей семьи? — спросил Тим.
— Чего можно добиться в охоте на медведя, если идти по следам оленя? Они ищут вора, но никакого вора не было.
— Деньги не украли? — спросила Линда.
— Деньги забрал огонь. Да и нечего там было воровать. Утром денег в кассовом аппарате хватало лишь на то, чтобы дать сдачу. Кто убивает четырех человек за сорок долларов монетами и мелкими купюрами?
— Некоторые убивают и за меньшее. Из ненависти. Из зависти. Просто так. Ради того, чтобы убить, — заметил Тим.
— А потом они тщательно готовят пожар. И запирают за собой дверь, рассчитав, что огонь вспыхнет после их ухода?
— Полиция нашла таймер... зажигательное устройство? — спросила Линда.
— Жар был слишком сильный. Ничего не осталось, кроме намека на такое устройство. Вот они и спорят между собой... было, не было.
За окном на бездонном небе осталось одно-единственное облачко, да и оно быстро таяло.
— Как вы узнали, что кто-то хочет вас убить? — спросила Лайли.
Прежде чем ответить, Линда коротко глянула на Тима.
— Мужчина пытался раздавить меня автомобилем в узком переулке. Потом стрелял в нас.
— Вы обратились в полицию?
— У нас есть основания предположить, что он имеет отношение к правоохранительным органам, — ответил Тим. — Мы хотим знать больше, прежде чем что-то предпринять.
Она встретилась с ним взглядом.
— У вас есть его имя?
— У нас есть имя и фамилия, но они вымышленные. Настоящие нам неизвестны.
— Как вы узнали, что нужно прийти ко мне, что у меня есть определенные подозрения на сей счет?
— Под вымышленной фамилией этот человек на короткое время вызывал интерес полиции в связи с убийством вашей семьи.
