Причина этого безразличия к проблемам образования проста: калифорнийская элита держала частных учителей для своих детей, а в бедных семьях никто не заботился о том, чтобы научить детей читать, писать и считать. К этому следует добавить, что в целом правящая верхушка отнюдь не настаивала на всеобщем просвещении. Повсюду были губернаторы, восстававшие против этого интеллектуального равнодушия и силившиеся не допускать закрытия школ, но задача эта была нелегкой, потому что им приходилось одновременно искать учителей, способных заинтересовать учеников и убеждать родителей послать детей в школу.
В 1841 году отец Дюран из миссии Сан-Хосе писал губернатору Энчеаде: «Нас раскритиковали за неспособность организовать школы для индейцев, тогда как даже для белых детей невозможно найти хотя бы посредственных учителей. Индейские дети — единственные, научившиеся чему-то стоящему. Они могут жать хлеб, делать кирпичи и черепицу и обрабатывать землю, тогда как белые дети с ранчо и из деревень выросли в безделье и невежестве»(35).
Впрочем, нужно сказать, что от их невежества Калифорния не страдала. Ни один народ, говорят очевидцы, не чувствовал себя более счастливым.
Глава IX. Сельская жизнь Калифорнии
«Я никогда не встречал ни одного столь жизнелюбивого народа, как калифорнийцы, — пишет преподобный Уолтер Колтон. — Их привычки просты, они скромны в потребностях. Природа сама положила к их ногам почти все богатства. Их лошади и овцы бродят на свободе, и траву здесь не косят, так как в этом нет ни малейшей нужды. Хлеба шумят повсюду, где прошли плуг и борона, а зерно, развеянное ветром в этом году, прорастет в будущем».
«Необходимая легкая работа скорее развлечение, нежели труд. И даже в этой работе индеец получает свою долю радости. Он не придает никакой ценности деньгам, если только они не служат ему для получения удовольствия. Даже целое состояние, если у него нет возможности им воспользоваться, не станет для него ни объектом соревнования, ни предметом зависти. Счастье проистекает из источника, имеющего весьма отдаленное отношение к видимым условиям»(1).
Изолированные от внешнего мира, свободные от всех видов экономического давления и от всякого соперничества, не знающие нищеты, довольные ласковым климатом, способные полностью удовлетворять свои простые желания и скромные амбиции, калифорнийцы вели в этом раю радостную, легкую и праздную жизнь, текущую своим порядком. Все очевидцы утверждают: калифорнийские ранчерос[36] жили в полураю. Пасторальная цивилизация, мечта миллионов людей, была для них повседневной реальностью.
В 1850 году в шести графствах южной Калифорнии белого населения было меньше 8 тысяч человек(3). Общественная и экономическая жизнь, несмотря на приток иностранцев, по-прежнему шла по мексиканскому укладу.
Экономика полностью зиждилась на скотоводстве. На обширных выпасах содержался скот, принадлежащий нескольким влиятельным людям. Большинство земельных концессий, полученных в испанский период, находились в южной Калифорнии, и больше половины из них — в радиусе 150 километров вокруг деревни Лос-Анджелес. Самые мелкие ранчо простирались на несколько тысяч гектаров, а самые крупные — на десятки тысяч. Таково, например, ранчо Сими площадью в 93 тысячи акров. Закон о секуляризации вызвал дробление земель, принадлежавших миссиям. Семьсот земельных концессий были щедро розданы в 1833 и 1846 годах. Но документы, подтверждавшие права собственности, порой оказывались сомнительными, а размежевание всех или почти всех поместий — весьма приблизительным, поэтому владельцы ранчо пожелали узаконить свои права. В Сан-Франциско был создан Совет земельных посредников, уполномоченный определять законность существовавших концессий. Справедливость требует заметить, что американцы проявили себя с плохой стороны и часто нарушали закон.
Среди фамилий крупных землевладельцев были: Кастро, Пико, Аргельо, Бандини, Карильо, Альварадо, Ортега, Норьега, Перальта, Йорба, Сепульведа, Луго. Среди них был очень силен кастовый дух, и хотя их генеалогия нередко была спорной, они хвастались «чисто испанской кровью» и стремились изъясняться на чистом кастильском наречии. Эти семьи объединяли могучие эмоциональные связи, что не мешало политическим ссорам между калифорнийцами с Севера и калифорнийцами с Юга. Браки из опасений мезальянса заключались обычно «между своими». Тем не менее, когда появлялся какой-нибудь завидный иностранный жених, его очень хорошо принимали в семье, если его религия не являлась препятствием к браку.
Именно так некоторые англичане, шотландцы, американцы, немцы обратились в католичество, женившись на очаровательных сеньоритах с горящими глазами. Не будет преувеличением сказать, что когда они высадились с корабля в этой стране, они были ослеплены ею и с радостью приняли ее язык, обычаи и манеры, вплоть до того, что некоторые поменяли свои имена на испанские. И подобно своим тестям и шуринам стали одеваться в кричаще-яркие одежды.
Испанистское общество: его касты и экономика
Социальная иерархия испанской Калифорнии была основана на цвете кожи. Пастухами, батраками, домоправительницами, ремесленниками, торговцами или солдатами были индейцы и метисы. Белая олигархия, или считавшаяся таковой, занимала верхушку социальной пирамиды. Она захватила все правительственные посты, из белых состояло офицерство, белым принадлежали ранчо. Между незначительной частью крупных собственников и остальным населением не возникало враждебности, ведь пищи для всех здесь было в изобилии, каждый имел свою крышу над головой, бедные и богатые веселились на одних и тех же праздниках. Неграмотный народ был далек от революционных настроений, ему были неизвестны понятия равенства и социального прогресса.
Метисы и «цивилизованные» индейцы смиренно принимали свою судьбу. Если у батрака-пеона не было своей земли, то он не знал и забот о ней; что касается пастуха-вакеро, то он, по словам многочисленных хроникеров, был самым счастливым из людей и не отдал бы своей лошади за целое королевство. Таким образом заведенный в обществе порядок не казался народу несправедливым, а воспринимался как единственно угодный Богу. Без него мир, несомненно, был бы сплошной путаницей.
Разумеется, владелец ранчо был богат землей и скотом и имел многочисленную прислугу, но за исключением нескольких предметов роскоши, которые он приобретал у заморских торговцев, он жил чуть ли не натуральным хозяйством, без излишеств. Хроническая нехватка наличности, присущая испано-мексиканскому периоду, вынуждала калифорнийцев прибегать к обмену. Между владельцами ранчо и иностранными кораблями осуществлялась не столько торговля, сколько обмен товарами. Контракты и простые векселя обычно оплачивались скотом, шкурами или салом. Судьи таким же образом определяли сумму штрафов и возмещений по приговорам. Лишь самое минимальное количество товара — несколько метров ткани, фунт сахара, изюм, сигары — оплачивалось ходившими в провинции «деньгами» — коровьей кожей, известной от Аляски до Перу под названием «билет калифорнийского банка»(4).
