Однако дело Мани и созданная им религия не пропали бесследно. В течение нескольких десятилетий манихейство пользовалось немалой популярностью на Западе, покуда не было искоренено римскими властями и христианами – для первых это была ересь вечно враждебных персов, своим пессимизмом подрывавшая сами устои государства, для вторых – опаснейший конкурент. Какое-то время манихеи еще поклонялись своему Отцу в Египте, а потом исчезли и там, чтобы под новыми именами – катаров, альбигойцев, богомилов и павликиан – вновь объявиться в Европе уже через века.
На Востоке судьба манихеев оказалась более долгой, хотя и едва ли более счастливой. Изгнанные Картиром из Ирана, они бежали на Восток – в Среднюю Азию, где особенно преуспевали в Самарканде, и дальше – в Китай. А когда оттуда их выжили местные даосы и буддисты, тогда манихеи обосновались в Туркестане, а вскоре манихейство сделалось официальной религией Уйгурского каганата. Пусть и всего на одно столетие.
В общем, Картиру их добить так и не удалось, пусть он прилагал к этому все свои силы, последовательно усаживая на шахский престол угодных ему принцев; в довершение головокружительной карьеры он получил должность верховного судьи и титул «Картир, спасший душу Варахрана».
Его крах случился на 70-м году эры Сасанидов, когда престол силой захватил дядя Варахрана Нарсе, которого Картир несколько десятилетий упорно оттирал от трона. У Картира отняли начальство над главными храмами империи и судебную власть. С тех пор имя Картира исчезает со всех посвятительных надписей; надо думать, были сбиты и многие, высеченные на камне эдикты некогда могущественного магупата. Нарсе же с почетом принял во время коронации преемника Мани, нового главу манихеев Инная, что, впрочем, к новому процветанию манихейства не привело.
Глава 16
Конец химеры
После погрома манихейских общин и изгнания уцелевших еретиков на Восток в Персии установился религиозный порядок, что, однако, не значит веротерпимость.
Пришедший после весьма длительной борьбы к власти Шапур II выставлял себя истовым поборником зороастризма в его государственной форме, то есть маздаянизма, однако одну из своих дочерей нарек Зервандухт, что значит «дочь Зервана». Так что разобраться, как именно воспринимал свою веру этот царь, довольно сложно. Хотя, верно, Шапур подобными рассуждениями не занимался, ради укрепления государственной религии делая реверансы в адрес как маздаянистов, так и зерванитов, ибо первые были нужны ему как отважные воины за истинную веру, а значит, и за истинное государство, вторые же – как люди теодицеи и, значит, покорные его царской воле.
Но можно предположить, что в то время в персидской верхушке преобладала вера в первенство несотворенного Ахура-Мазды, потому что более трети сверхпродолжительного – семьдесят лет! – правления Шапура Персия воевала с Римом. Причем воевала успешно, поистине с религиозным фанатизмом, – ревностный зороастриец Шапур христиан ненавидел. Особенно удачной была вторая война, когда армия Шапура сначала разбила войско императора Констанция, а потом и его преемника Юлиана Отступника – того самого, что погиб в безрассудной контратаке. Приобретениями персов стали римские провинции восточнее Тигра и фактический протекторат над Арменией и Кавказом.
В отличие от многих прочих царей, Шапур лично участвовал в сражениях, подставляясь под неприятельские мечи и стрелы (чем, однако, заметим, не отличался от Юлиана). По свидетельству воина и блестящего историка Аммиана Марцеллина: «Верхом на коне, возвышаясь над другими, сам царь ехал впереди всех своих войск, с золотой диадемой в форме бараньей головы, украшенной драгоценными камнями; его окружали разные высшие чины и свита из разных племен… Он разъезжал перед воротами в сопровождении своей блестящей свиты; но когда он в гордой уверенности подъехал слишком близко, так что можно было разглядеть черты его лица, то едва не погиб: стрелы и другое метательное оружие обратились на него из-за блеска его одеяния; однако пыль помешала стрелявшим верно прицелиться, и удар копья проделал лишь дыру в его облачении. Он ушел невредимым, чтобы затем истребить множество людей».
Шапур II отличался особой жестокостью. Пленникам пробивали лопатки, через полученные отверстия продевали веревки и таким образом подвешивали несчастных на деревьях. Но как бы то ни было, это был, пожалуй, последний из великих шахов. Остальные были либо недалекими, либо гуляками либо попросту по воле приближенных царствовали всего пару-тройку месяцев, в лучшем случае лет. И это только приближало крах великой империи.
Прологом стало появление на восточных границах Ирана новых и крайне неприятных соседей – эфталитов. Эти варвары, происхождение которых темно, за пару десятков лет подчинили громадные территории – от запада Турана до Кашмира и Пенджаба, где потрепали за пару тысяч лет совершенно «обындившихся» ариев.
Продвинувшись сколь это возможно на востоке, эфталиты обратили жадный взор на запад. Теперь Ирану стало не до привычных уже войн с Римом. Пришлось отбиваться, но, увы, успеха персы не снискали. Эфталиты заманили в засаду армию шахиншаха Пероза, как обычно закованную в броню и неповоротливую. После недолгого сопротивления персы капитулировали вместе со своим предводителем.
Вдоволь поглумившись над царственным пленником, варвары согласились отпустить его восвояси в обмен на тридцать ослов, конечно же груженных золотом. Перозу удалось наскрести золота лишь на двадцать, а остальные заменить на сына Кавада, оставленного в заложниках.
За время двухгодичного плена (заметим, относительно комфортабельного) Кавад сумел подружиться с варварами, найдя в них немало разумного – в том числе и те качества, что подрастеряли цивилизованные персы. Когда же Кавада отпустили, Пероз решил им отомстить, что было большой и последней его в жизни ошибкой. Обиженные варвары устроили ему новую ловушку. Вычислив будущее поле сражения, они вырыли ямы, покрыв их ветками и землей. Бросившаяся в атаку сасанидская бронированная конница провалилась в эти ямы, где и нашла свою, воистину Рустамову смерть.
Новым шахиншахом стал брат Пероза, назначенный тем перед походом регентом государства. Но тот оказался слишком расположен к простому люду, что не понравилось знати. Шаха схватили и ослепили, передав престол Каваду.
Кавад какое-то время таился, но потом, улучив момент, расправился – чужими руками – с опаснейшими из соперников из числа тех, что возвели его на престол, а дабы в будущем создать противовес владетельной знати, решил опереться на новую силу, верней старую, но заявившую о себе только теперь, в смутное время.
Идеи Мани не пропали втуне. Диковинно преломившись в лоне зороастризма, они вылились в учение некоего Зардушта, главным проповедником учения стал Маздак (МаздакиБамдад), человек происхождения темного, но, видимо, из священнослужителей – мобедов. И явно неглупый. По крайней мере, в глазах великого Фирдоуси.
Жил муж, и Маздаком он был наречен,Речист и разумен советом силен.Премудрым и доблестным мужем он был.
ШахнамеМаздак не отказался от традиции разделения мира на благое и злое начало, но уверял, что эпоха разделения уже наступила, Ормизд одержал победу над Ахриманом и теперь лишь осталось ашаванам одержать победу над другвантами.
