– Паулина?
Лео тяжело осел на пол, привалившись спиной к стене. Уже совсем не молодой человек. Мальчик, который так и не повзрослел. Он закрыл лицо руками и зарыдал. Паулина опустилась на колени рядом с ним.
– Я столько раз думал о том, чтобы наложить на себя руки. Но не убил себя. Не потому, что я трус, а потому, что это был бы легкий выход. Что у меня за жизнь? Я делаю деньги и мучаюсь воспоминаниями. Это не жизнь. Я не покончил с собой, потому что приговорил себя к жизни. Это мой пожизненный приговор. Я не прошу, чтобы ты меня пожалела, Паулина. Я просто хочу, чтобы ты знала.
– Я знаю, – сказала Паулина. – Поэтому я никуда от тебя не ушла.
Наступил вечер концерта.
Днем Паулина специально поехала в Голдерс-Грин, чтобы Элейн сделала ей укладку.
– Давай попышнее, Элейн. Особо торжественный случай.
Элейн сделала ей начес, так что волосы встали дыбом, словно Паулина увидела привидение. Из тех, которых никто не видит.
– С лаком, думаю, будет держаться. Прямо так и оставить, торчком?
– Прямо так и оставить, Элейн. Только сделай красиво.
Автолик смотрелся весьма импозантно в новом костюме из Камден Тауна.
– Вы такой стильный, Толи, – заметила Паулина.
– Меня только мама так называла, Толи, – сказал Автолик. – Если приедете к нам на Запад, могу подобрать вам отличную машину. Кстати, вы любите куриный суп?
– А как вы думаете? – отозвалась Паулина. – Толи, я хотела у вас спросить… Зель… он хороший мальчик? Да, я знаю, что он не еврей, но он хороший?
– Главное, чтобы он не услышал, что я сейчас скажу, – Автолик заговорщически понизил голос, – а то еще возгордится, и потом с ним не сладишь. Он лучше всех. Этот мальчик, он самый лучший. Ну, у него был хороший учитель…
Ксено стоял на крыльце.
Зель вышел из дома в черном костюме и белой футболке. Сам Ксено был в черных джинсах, черной футболке и розовых замшевых туфлях.
– Вид у тебя очень гейский, – заметил Зель.
– Ты еще не родился, а мы уже диктовали стиль, – сказал Ксено. – Кстати, хороший костюм.
Зель замялся. Потом неуверенно улыбнулся. Ксено замялся. Потом улыбнулся.
– Мне бы хотелось узнать тебя лучше.
Зель замялся.
– Я собираюсь пойти пешком. Пойдем вместе?
Впервые в жизни Кло встретил женщину одного роста с ним.
– Сколько тебе было лет, когда ты в первый раз прочитал Хемингуэя? – спросила Лорина Латроб.
Кло не мог признаться, что вообще не читал Хемингуэя. Потрепанный томик, подаренный Автоликом, так и валялся в кармане куртки, ни разу не открытый. Кло совершенно забыл о книжке, и она приехала вместе с ним в Лондон, а потом он оставил куртку в кабинете Лео, и когда Лорина Латроб взяла куртку, чтобы отнести в гардероб, книжка выпала из кармана, и Лорина ее подняла.
Лорина Латроб была весьма сексапильна.
– «И восходит солнце» – мой любимый роман Хемингуэя, – сказала она. – И еще мне очень нравится «Праздник, который всегда с тобой». Воспоминания о его жизни в Париже. «Шекспир и компания».
– Да, точно, – ответил Кло. – Тот книжный.
Лорина Латроб провела властной крепкой рукой по внутренней поверхности крепкого бедра Кло.
В гримерке ХоллиПоллиМолли уже одевались в новые концертные платья.
Пердита еще не вышла из душа. Она волновалась и никак не могла сосредоточиться. Это было совсем на нее не похоже.
Паст постучал в дверь. Пердита вышла к нему в халате и с полотенцем на голове.
– Привет, папа.
Паст вошел в гримерку.
– У тебя все хорошо? Что случилось?
Случилось все, но она не могла говорить об этом. Слишком много всего, но она не могла этого объяснить. Она не понимала, что с ней происходит: случилось то, чего она хотела, но ей это не нужно. Она чувствовала себя Евой, вкусившей яблока.
– Сегодня пятница. Нам надо быть в баре, подавать суп с моллюсками и спрашивать у людей, какую они хотят песню.
– Мы скоро вернемся домой.
Нет, не вернемся, подумала она, потому что того дома, из которого мы уезжали, больше не существует. Если бы я могла отмотать время назад, я бы не задумалась ни на миг.
Паст понял, о чем она думает.
– Да, все правильно. Нельзя вернуться к той жизни, которая была раньше, или к тем нам, какими мы были прежде. Но все равно можно вернуться домой.
Он ласково обнял ее.
В дверь постучали. Вошли Кло и Лорина Латроб.
– Мы зашли пожелать тебе удачи, сестренка, – сказал Кло.
Лорина Латроб была в обтягивающем комбинезоне из лайкры и туфлях на высоченных каблуках. Ее волосы, собранные в высокую прическу, были выкрашены в ярко-красный цвет. Как сигнал светофора.
– Выглядишь потрясающе, – сказала Пердита. – Ты на велосипеде приехала?
– У меня нет и не было велосипеда. Велосипеды, они для веганов.
Она обняла Кло за талию.
Вид у него был глуповатый и совершенно ошалелый.
– Привет, папа.
По коридору прошла Паулина с полотенцем на голове.
– Все готовы? Уже пора! Привет, Лорина.
– Здравствуйте, миссис Леви, – сказала Лорина. – Мы сядем в первом ряду.
Она взяла Кло за руку и увела за собой.
– Знойная женщина, – сказал Паст.
– Она транссексуал, – сказала Паулина.
– Транс чего? – не понял Паст.
– Не забивай себе голову, папа, – сказала Паулина.
– Так вы готовы? – спросил Паст. – Уже пора.
Вечер концерта.
В зале нет ни одного свободного места. Зал освещается красным светом. Сцена – серебристо-белым. На сцене – концертный рояль, ударная установка и достаточно места для маленького духового оркестра. В программе, помимо прочего, две местные молодые рок-группы, два поэта со своими стихами, один комик разговорного жанра и один огнеглотатель.
«Отчужденные» отыграли свое отделение. Публике они понравились.
– Я мог бы их раскрутить, – сказал Лео.
Паулина изобразила лицом ой-вей. О горе мне!
– Знаешь старую поговорку: не вываривай кости своих детей, чтобы сделать из них ложки?
– Давай ты избавишь меня от перлов еврейской мудрости и объяснишь человеческим языком, что происходит, – сказал Лео. – Почему они расчищают сцену? Что это за музыканты? Они откуда?
– Это ее группа, – сказала Паулина.
