Заволжские старцы и всякие вольнодумцы смеялись над всеми этими пророчествами, но безумцы ведь всегда были и везде. Владыка новгородский Геннадий, архимандрит волоколамский Иосиф, те, наоборот, веровали в неизбежную катастрофу, по-видимому, накрепко.
И вот страшная ночь настала…
В палатах князей Патрикеевых по всем горницам горели лампады и стояла торжественная тишина. Княгиня – упитанная женщина с носиком пипочкой и накрашенными щеками, лежавшая целыми днями, чтобы раздобреть еще больше и тем завоевать, наконец, бешеное сердце своего супруга, – от времени до времени принималась выть и причитать: вот еще немного, и начнутся великие гласы, и потрясется земля, и все будет кончено. Старый князь затих у себя – он не больно верил в скончание века, но все же потихонечку немножко и опасался: а вдруг?! Князь Василий от отвращения просто места себе не находил. Но ему было любопытно, как это ничего не будет…
Он лежал без сна у себя в опочивальне, следил за боем часов у Ивана под Колоколы, прислушивался к вою и причитаниям жены и думал свои то печальные, то злые думы. Он становился все более желчен и горд. Этим он, как высоким тыном, отгораживался от людей. Он уже понял, что люди рабы своей собственной глупости, что не стоит с ними связываться ни в чем, а если он, по поручению государя, и делал иногда дело государское, так надо же было что-нибудь делать. «Провалитесь вы все хоть сейчас в тартарары!..» – стояло в его опустошенной душе постоянно, и только воспоминание о Стеше горело там, среди развалин и туманов тоски, теплой и печальной лампадой…
В соседней горнице послышались тяжелые шаги княгини и звук отодвигаемого волокового оконца: княгиня слушала подход страшного часа в ночи. Но все было тихо. Даже колотушки сторожей зловеще замолчали.
И вдруг…
– Миаоу-у-у-у-у-у… – страстно вывел на кровле кот.
– Аоу-у-у-у-у… – хрипло и зловеще отвечал ему другой.
– Пшшш… Фшшш… Фррррр… Миаоу-у-у-у-у…
Князь Василий зло улыбнулся: гласы архангельские начинали забавно… И вдруг ночь вздрогнула: у Ивана под Колоколы медлительно и важно колокол пробил пятый час ночи. До полуночи, конца всего, оставался только час один… И в небе ясном, над кремлевскими стрельницами, было светлое торжество звезд. Изредка слышно было, как в вышине, под звездами, с гоготаньем проносились с юга гусиные стаи…
– Ох, Господи, Батюшка милостивый… – надрывно вздохнула княгиня. – И скоро ли мука эта кончится?! Мамушка, девки, да молитесь же, ободрало бы вас!.. Где вы опять там все забились?..
По всему дому слышались мягкие ночные шаги, вздохи тяжкого томления, молитвенный шепот…
Княгиня снова отомкнула волоковое оконце и стала слушать.
– Миаоу-у-у-у-у… – завел глас от трубы.
– Аоу-у-у-у-у… – остервенело отозвался другой, побасистее, совсем близко от окна.
– Да брысь вы, проклятые!.. – гневно бросила в темноту княгиня, и по кровле послышался мягкий поскок бархатных лап.
И сейчас же от трубы басовито и раздраженно подал голос потревоженный:
– Миауо-у-у-у-у-у… Фрррр! Пшшшш!..
Началась бешеная драка… А вверху, над стрельницами, неслись с гоготаньем гуси, чертили небо золотые метеоры и звезды пели гимны весне…
– Господи Батюшка, силушки моей больше нету!.. – простонала княгиня. – Мамка, приготовила ли ты саван-то мне? И сказали бы князю: ну как можно теперь дрыхнуть?.. Господи Батюшка…
– Матушка княгинюшка, излиховалась ты вся у нас, родимка… – слышался сопливый шепот плачущей мамки. – Господь милостивый, чай, порадеет тебе: сколько ты милостоньки-то подавала, сколько денег монахам этим раздала, попам завидущим, черницам-потаскушкам… Вам, богатым, и душеньку-то свою спасти легче – сколько у вас молитвенников-то!.. Нет, а нам-то вот каково будет?..
– Ишь, сравняла!.. – гневно усмехнулась княгинюшка. – Деньги-то они, бесстыжие, брать берут, а молиться-то небось лень… Господи, прости нам согрешения наши великие… Мамк, а мамк, не побудить ли нам князя-то?.. Скоро полночь уж… У-у-у-у…
– Разгневается, княгинюшка-матушка… – шептала старуха. – Ты знаешь ндрав-то его… Не замай, пущай почивает… А мы за его помолимся…
И снова послышались истовый шепот молитв, глухое стуканье лбов о пестрые подручники и слезные воздыхания. Князя и злой смех душил, и гнев на все это тупоумие…
Он вынул ладанку и нежно поцеловал… Стеша! Ах, эти думы о ней неотвязные!.. Может быть, сейчас тоже вот сокрушается да о нем Богу молится… «Стеша, Стеша, где ты, радость моя…»
И вот снова страшно дрогнула вешняя звездная ночь: у Ивана под Колоколы ударили полночь! Княгиня с воплем повалилась перед образами, а за нею, голося, все мамки и девки сенные: конец всему!.. Они бились в рыданиях, а над темной Москвой властно и строго отмерял колокол последние страшные мгновения уже умирающей жизни земной. Старая мамка, забыв в опасности о княгинюшке, бросилась к оконцу, чтобы видеть, как разверзнутся сейчас небеса и, трубя, полетят на землю полки небесные…
– М-м-м-мяу-у-у-у-у… – яростно возгласил глас.
– Аоу-у-у-у-у… – гнусаво пробасил другой от трубы.
И слышен был прыжок мягких лап, и под самым оконцем в хищном урчании снова закипел бешеный бой…
Князь Василий не выдержал и зло расхохотался.
– Да ложитесь вы, дуры, спать!.. – крикнул он. – Долго ли еще вы хороводиться-то будете?.. Ну, живо у меня по местам…
Споро затопали босые ноги разбегавшихся по хоромам девок и старух. Сердца их радостно бились: ничего, знать, на этот раз не будет!
Но всех, может быть, довольнее несостоявшимся светопреставлением на Москве была дотошная княгиня Голенина. Она довольно-таки помучилась в эту ночь, но, когда из пророчеств богоносных отец ничего не вышло, она сразу радостно ожила.
– Ну что?! – подбоченивалась она. – Я всегда говорила, что ничего не будет. Это батюшки нарочно придумали, чтобы общий народ попугать, чтобы он их лутче слушался… Я уж знаю!..
И на радостях отписала Волоколамскому монастырю добрый лесок…
XXXIV. Мнение
Весна пылала радостными пожарами. Всюду играли, пенились и журчали потоки мутной воды. С крыш звенели последние уже капели. В солнечной вышине разливались жаворонки. Грачи разгуливали по бурым луговинам и оглушительно кричали вокруг косматых гнезд своих. А Москва и вся Русь кипела спорами. Еретики и всякие вольнодумцы со смеху покатывались:
– Ну что, недотепы?.. Как теперь с преданиями-то святоотческими будет? Где же ваши учителя и наставники? Или все попрятались? Когда вы бараньем-то быть перестанете?.. Ну, будут гласы, вострубят ангелы, ну, конец миру – так по кой же пес монахи-то столько земель да золота за это время набрали? Вот они теперь на вашей земельке царствовать будут, а вы ходите округ да облизывайтесь… И годно!.. Вам, чертям толстомясым, говорили… А вы: собор сбирай, засудим, сожгем!.. Ну а теперь кого жечь-то надо?..
