Я старался особо не думать о жизни после смерти Тео. Вместо этого я находил успокоение в еженедельной рутине и радовался, что некоторые вещи никогда не меняются. Каждую неделю я дважды бегал в медицинский кабинет в Центре, где незнакомцы подключали меня к приборам, дабы посмотреть, что именно сделали со мной сигареты. Брали мазки из глаз на предмет амблиопии и исследовали пот на содержание щелочи. Устанавливали содержание кислорода в крови и спрашивали, не чувствую ли я беспокойства. Но сколько бы я ни говорил, что нервничаю, мне всегда выдавали положительный отчет о здоровье. Говорили, что со мной все в порядке, а затем вручали запас сигарет, которого хватало до следующей встречи из расчета двадцать штук в день. Вся процедура была мне знакома, она утешала, а я нуждался в таком успокоении и потому продолжал выкуривать ровно по 20 оговоренных сигарет в день.
Естественно, Джулиан всегда знал, где меня найти. Порой он заглядывал в медицинский кабинет, изучал таблицы на стенах и большим пальцем проверял остроту скальпелей.
— После Гамбурга прошло почти десять лет, — сказал он.
Я смотрел, как темная кровь поступает из моей руки в толстый шприц.
— Пора бы подумать о новом контракте.
— Если я соглашусь.
— Ну разумеется, — сказал Джулиан. — Я прощаю тебе тот день, когда ты выкурил больше двадцати штук. У тебя был сильный стресс из-за Тео и всего остального.
Джулиан посмотрел на экран и нажал несколько клавиш.
— За десять лет практически ни дня не болел, — сказал он. — Грегори, ты здорово нам помог. Мы хотели бы продолжить работу.
Мне понравилось, что Джулиан действует осторожнее. Значит, моя яростная речь о том, как я брошу, произвела на него впечатление, хотя, по правде сказать, я привык курить и не представлял, каково не курить. Тео умирал, а мои “Кармен” — слишком ценное утешение, чтобы от них отказаться. К тому же со здоровьем у меня все в порядке и от курения зависят мои доходы. Неотложной причины бросать нет.
— Так я подготовлю бумаги? — сказал Джулиан.
— Да, — сказал я. — Хорошо.
Я ничего не сказал Тео. Он уже почти не курил, и я не хотел его расстраивать, но тут, размахивая лотерейным квиточком, ворвался Джейми и выпалил новость, что сорокапятилетний адвентист седьмого дня, супертяжеловес, только что стал чемпионом мира по боксу в тяжелом весе.
Вдохновленный Тео выпрямился в кресле и припомнил байку из “Бьюкэнен” про гамбургские лаборатории, которую всю дорогу собирался рассказать. Дело было несколько лет назад, беженец с Украины, бывший олимпийский гимнаст, заболел раком во время каких-то опытов Джулиана. Карр всегда заявлял, что рак предшествовал опытам, но после вопросов немецкой прессы наконец признался, что украинец, в числе прочих, получал деньги за курение. Компания “Бьюкэнен” тут же выпустила заявление, где снимала с себя всякую ответственность. Она была полностью согласна, что вводить людям вещества, потенциально чреватые раком, лишь для того чтобы выявить причинно-следственную связь, морально и этически неприемлемо.
Тогда Джулиана публично уволили.
— Что до гимнаста, — сказал Тео, но тут эффект пари начал спадать, и он не закончил фразы.
Моменты просветления становились все реже, какие бы новости о потрясающих поражениях Джейми ни приносил из букмекерских контор. 2 марта Тео не делал ставок и не курил. Мы отвезли его в больницу, где вечером следующего дня, в двадцать минут девятого, он скончался. Он поспорил с Уолтером, что протянет еще хотя бы неделю.
Она закурила и, не затягиваясь, выпустила немного дыма.
— Люси делает не так, — сказал я. — Она все втягивает внутрь.
Она вынула сигарету изо рта и удостоверилась, что та еще горит. Я тяжело дышал, пытаясь вдохнуть дым, что тянулся ко мне.
— Она все втягивает как можно глубже в легкие, — сказал я.
Джинни снова вставила сигарету между губами. Дым попал ей в глаза, и она отчаянно заморгала. Надо было ей надеть очки. Я сфокусировался на кончике сигареты, и лицо Джинни расплылось, превратилось в бледный фон за угольком на кончике горящей сигареты, который затягивался пеплом.
Когда Джинни затянулась, сигарета чуть приподнялась, приоткрыв нижнюю губу. Папиросная бумага потрескивала, горела, и красный уголек на сантиметр приблизился к фильтру, пока опять не покрылся пеплом, скорее белым, чем серым. Джинни вынула сигарету изо рта и сомкнула губы вокруг дыма. Я представил, как он оседает на языке за ее зубами.
Мне захотелось ее поцеловать.
Вот так сомкнув губы вокруг дыма, она казалась решительной и немного напуганной. Губы открылись, снова закрылись, и сиротливый клуб дыма проплыл мимо ее щеки. Она вдохнула, коротко и резко, словно ее ужалила пчела или уколола булавка. Подавила кашель в глубине горла. Затем изумленно покосилась на дым, который выпускала через нос.
Я положил правую руку на ее левую грудь. Она взглянула на руку, потом мне в глаза, потом снова затянулась. Из ее левого глаза скатилась слезинка.
— Контактные линзы, — сказал я.
— Дым, — сказала она.
Слезинка нависла над краешком века и соскользнула к скуле. Упала мне на руку и просочилась между пальцами.
Джинни выкурила сигарету до самого фильтра, и ничто в комнате не двигалось, только зажженная сигарета перемещалась от руки ко рту и плыл ввысь дым. Когда сигарета закончилась, Джинни наклонилась и затушила ее о металлическую крышку пенала фирмы “Хеликс”. Выпустила последнее облачко уголком рта, пока все не выветрилось. Затем глубоко вдохнула свежий воздух, и ее грудь приподнялась в моей руке. Я наклонился к ней, и мы поцеловались, и это было точно так же, как в добрые старые деньки, как с Люси Хинтон. Все было в порядке, все шло как надо. Я открыл глаза и увидел скулу целующей меня Джинни Митчелл. Я снова закрыл глаза.
Немного спустя мы, задохнувшись, разъединились.
Джинни улыбнулась. Прикусила нижнюю губу.
Мы начали снова. Ее пальцы блуждали по моему лицу, спине, проникали в уши. Затем они оказались под моей рубашкой, но все это меня не слишком интересовало.
Я хотел похитить вкус сигареты с ее языка. Хотел изгнать последние остатки никотина с ее десен и с гладкой эмали идеальных американских зубов.
Не знаю, сколько времени прошло, когда я заметил, что вкус сигареты улетучивается. Я отстранился, и меня удивило, как цепко Джинни ухватила мою руку, блуждавшую под ее платьем. Она укусила меня в шею. Я отклонился от нее. Кровать снова свела нас вместе.
— В чем дело? — сказала она. Поцеловала меня в уголок рта.
Я высвободил руку и положил ей на плечо, чтоб она остановилась.
Она склонила голову, нацеливая следующее объятие.
— Ни в чем, — сказал я.
Она уперлась головой мне в плечо.
— У меня немного кружится голова, — сказала она. — Обычно я не такая.
