Из гостиной послышался бой мрачного вида антикварных часов. Я совершенно потеряла ощущение времени и сказала себе, что если будет четное число ударов, то все пойдет в соответствии с моим хитроумным планом. Часы пробили пять. Я даже снова вылезла из кровати, чтобы проверить, не застряло ли что в механизме боя, потому что часы должны были пробить шесть. Но они были совершенно исправны. Тогда я сказала себе, что если я снова лягу в кровать, не разбудив Геркулеса, то бой часов не считается. В тот момент, когда я скользнула под одеяло, Геркулес лениво открыл глаз и лизнул мой напедикюренный палец.
Я закрыла глаза и решила помолиться. Если я справлюсь со своей задачей, если Брайан снова влюбится меня и позовет с собой в Нью-Йорк, я обещаю тому, кто, может быть, слышит мои мольбы, что всю свою оставшуюся жизнь буду помогать людям, главным образом организуя благотворительные акции с богатыми американцами – банковскими коллегами мужа, но и сама, чем смогу. Я заслужила счастье, говорила я. Я заслужила, чтобы меня увезли из лондонского прозябания и подняли на горние высоты манхэттенского общества. В конце концов, я оттрубила в Лондоне пять лет. Давно пора отпустить меня на поруки.
Ведь чудеса иногда случаются, правда? Иначе как Арабелла получила свою колонку в «Дейли»? А когда Симин банк ликвидировал ее кредитные карточки, а она открыла другую и выиграла в лотерею триста фунтов? Она даже не отличалась праведным поведением, но ее молитвы были услышаны, хотя она молилась Ганеше – индуистскому богу денег с головой слона, изображение которого стояло у нее на туалетном столике рядом с кремом для осветления волос на лице. Надеюсь, что я молилась именно тому богу, который покровительствует романтическим чудесам. Если, конечно, есть бог, покровительствующий романтическим чудесам.
Солнце к тому времени уже встало. Я выглянула из окна спальни Харриет, выходящего в парк. Внизу подо мной по улице, ведущей к центру Лондона, уже торопились первые пешеходы, чтобы успеть на работу до часа пик. По проезжей части рядом с ними ползла мусороуборочная машина. В общем, для всех это был обычный день. Для всех, кроме меня. Я чувствовала, что это самый важный день в моей жизни. Важнее того дня, когда я сдавала выпускные экзамены. Бесконечно важнее того дня, когда в первый раз пошла на работу.
Судьба летела ко мне на крыльях, пока я терла лицо в ближайшей к спальне ванной Харриет. Она пролетала над Гренландией в тот момент, когда я чистила зубы.
– Пожалуйста, сделай так, чтобы все было хорошо, – шептала я. – Пожалуйста, сделай так, чтобы та гадалка, о которой говорила мать, оказалась права, говоря про мою поездку за границу. Пожалуйста, сделай так, чтобы Брайан Корен снова влюбился в меня. Пожалуйста, сделай так, чтобы Сима оказалась права с этим кремовым костюмом.
* * *
Лимузин из аэропорта до площади Гранчестер я заказала за счет Харриет в надежде, что, когда счет придет, она решит, что заказала машину сама, а потом забыла: она все время заказывала машины и ничего не помнила, когда они приезжали к офису. Но в аэропорт я поехала на метро, стараясь не запачкать брючный костюм кремового цвета, который Мэри дала мне на случай радостного воссоединения с любовью всей моей жизни. Этот костюм был надет на Мэри в то ужасное утро в кафе, когда она не дала мне квартиру. На самом деле я обещала отдать его потом в химчистку, но надеялась, что смогу просто прогладить его и вернуть назад.
Поезд летел на запад, а я изучала свое отражение в темном стекле окна напротив. Оттуда на меня смотрела девушка с гладко зачесанными волосами и мягкими чертами лица. Я едва могла поверить, что это безмятежное лицо в обрамлении сложной укладки прически принадлежит мне, но, когда я коснулась золотой цепочки на шее (еще одно одолжение Мэри, которая твердо верила в силу маленьких, но шикарных аксессуаров), отражение сделало то же самое. Я не могла оторвать от себя глаз по дороге от станции Грин-парк до Глостер-роуд, словно боялась, что потеряю самообладание, если перестану на себя смотреть. Но на Глостер-роуд вошел турист в «стетсоне», сел напротив и заслонил мое отражение.
Все шло хорошо, пока мы не подъехали к Ханслоу, и тогда, видимо, в аэропорту объявили тревогу, – это означало, что поезд будет стоять между станциями, пока ее не отменят. Я старалась не впадать в панику, хотя резерв времени, выделенный на экстренный макияж и прихорашивание в туалете аэропорта, понемногу таял. Лондонцы настолько привыкли к сигналам тревоги, что их больше волнует не то, что их могут разнести на куски террористы, а опоздание на работу или запоздавшие указания. Через двадцать минут поезд тронулся, медленно приближаясь к терминалам аэропорта Хитроу. Приехав в аэропорт, я сразу же побежала в зал прибытия и обнаружила, что самолет ожидается только через полтора часа.
В тот момент, когда самолет Брайана должен был приземляться, у меня так забурлило в животе, что я испугалась, как бы меня не стошнило, когда он выйдет из таможни, поэтому я пять минут пыталась вызвать рвоту, – только чтобы не пачкать изумительный костюм, в который он будет одет. Я ничего не ела в этот день. И живот мой стал меньше после этой ирригации… Или не стал?
Но потом информация о прибытии появилась на доске сообщений, и я побежала занимать место у барьера, где родственники и друзья собирались встречать пассажиров рейса 607. Охранник, стоявший у стойки иммиграционной службы, сказал, что до появления первого пассажира пройдет еще не меньше двадцати минут. Еще двадцать минут. Казалось, все сговорились, чтобы заставить меня ждать, ждать, ждать. Нервничала я ужасно. В желудке урчало. Ладони вспотели. Неожиданно мне захотелось удрать.
Вдруг он меня не узнает, волновалась я. А вдруг я его не узнаю? Может, надо было на всякий случай сделать табличку с его именем? Все это проносилось в моей голове, пока я смотрела на пустой дверной проем иммиграционной службы. Наконец после многочисленных бейсболок, вызывавших у меня напрасный прилив волнения, сменявшийся разочарованием, вышел Брайан, толкая перед собой тележку.
Он щурился от яркого света, словно провел год в подземелье. Все вокруг меня расплылось. Я видела только его. Гул в зале прибытия в моем сознании превратился в смутный фон для романтических фанфар, более подходящих к этому торжественному моменту. Брайан бесконечно долго искал меня в толпе, начав с другого конца барьера, пока я кричала ему: «Брайан! Я здесь!» На меня уже обратили внимание двое парней, до того как Брайан увидел меня и стал пробираться к барьеру, где я стояла, волнуясь так, что подгибались ноги.
Я была уверена, что потеряю сознание. Если бы на меня не напирала сзади толпа встречающих рейс с паломниками из Мекки, то я бы точно грохнулась в обморок. Но они удерживали меня, прижав к барьеру, когда Брайан взял мою руку и, склонившись над хлипким поручнем, крепко поцеловал меня в губы.
Вдруг показалось, что он никуда не уезжал. У него был тот же запах. У него был тот же вкус. Он был таким же. Я с опаской качнулась назад.
– Брайан, – прошептала я.
Он взял меня за руки и просто посмотрел на меня через разделявший нас барьер. Он смотрел в мои глаза молча, но его взгляд говорил все. Он был рад видеть меня, так же как и я. Это было в его взгляде. Мое сердце взвилось под потолок зала прибытия и в экстазе просвистело над нашими головами.
